Елизавета Петровна
Шрифт:
Отдельные отряды должны были арестовать самых видных сторонников Брауншвейгской фамилии – графов Миниха, Остермана и Головкина, а также барона Менгдена, причем первые трое были избиты солдатами. Менее важным сановникам был объявлен домашний арест. Среди важных персон затесались русские вельможи – вице-канцлер граф Михаил Гаврилович Головкин, доверенное лицо Анны Леопольдовны, кстати, и рекомендовавший ей объявить себя императрицей.
Историки располагают подробным описанием происходившего в Зимнем дворце: «Великая княжна Елизавета Петровна пошла в караульню во дворце, где солдаты учинили ей на коленях присягу в верности. Воронцов и Лесток остались тут при ней, а тридцать человек гренадеров отряжены пойти вверх и вломиться в комнату, где регентша со своим супругом опочивали. Ворвавшись в оную, опрокинули они по неосторожности ночник, от чего в комнате глубокая тьма сделалась. Внесши свечу из переднего покоя, где одна служанка спала, понуждали они с удивлением пробужденную регентшу встать с постели. Она, накинув на себя одну токмо юбку, встала, и призванная из переднего покоя служанка надела на нее чулки и башмаки. Сверх того, повесила она на себя бархатную на собольем меху епанечку, и когда гренадеры ее уже повели, то попросила за стужею капор на голову, который и надела сама.
Е. Е. Лансере.
Преображенцы провозглашают императрицей Елизавету Петровну. 1913.
Тверская областная картинная галерея
Все сие происходило в великой тишине, ибо гренадеры весьма тихо говорили, и регентша ничего более не сказала, как токмо вопросила, можно ли ей еще однажды повидаться со своей тетушкой великою княжною Елисавет Петровною?
Как ее увели, то герцог, супруг ее, сидел еще на постели. Двое гренадеров, взявши его под руки, окутали одеялом и понесли вниз с высунувшимися наружу босыми ногами в сани, где покрыли его еще шубою. А после вынесли его верхнее и исподнее платье».
Все происшедшее продолжалось менее часа, так что новая императрица в третьем часу въехала в Зимний дворец, где, немного отдохнув, отправилась в церковь, чтобы отслужить благодарственный молебен. На площади ликовали толпы как военных, так и гражданских лиц, восторженно приветствовавших новую императрицу. Елизавета Петровна, а вместе с нею и те, кто был недоволен засильем немцев, торжествовала успех.
Императрицу окружили гренадеры, обеспечившие ее победу, и обратились к ней с просьбой: «Ты, матушка, видела, как усердно мы сослужили тебе свою службу; за это просим одной награды – объяви себя капитаном нашей роты, и пусть мы первые присягнем тебе».
Елизавета согласилась.
К 8 часам был составлен манифест, извещавший подданных, что отныне их императрицей стала дочь императора Петра Великого Елизавета. В нем говорилось: «…Все наши как духовного, так и светского чинов верные подданные, а особливо лейб-гвардии нашей полки всеподданнейше и единогласно нас упросили, дабы мы для пресечения всех тех происшедших и впредь беспокойств и непорядков, яко по крови ближняя, отеческий наш престол всемилостивейшее восприять соизволили…»
Этот текст дает полное основание уличить составителей манифеста в искажении действительности. Во-первых, в перевороте участвовали не все гвардейские полки, а несколько сотен гренадеров одного полка – Преображенского. Остальные всего лишь присоединились к ним и прямого отношения к активным действиям не имели. Во-вторых, и это самое главное, в манифесте сказано, что все как духовные, так и светские чины якобы «единогласно» просили Елизавету занять престол, в то время как не только «все подданные», но и вельможи, а также духовные иерархи понятия не имели о том, что под покровом ночи происходило в казарме Преображенского полка и в Зимнем дворце.
Обратимся к свидетельству одного из вельмож, сенатора Якова Петровича Шаховского, оставившего потомкам свои «Записки». Накануне переворота, сообщает Шаховской, день 24 ноября он провел у вице-канцлера М. Г. Головкина на торжествах по случаю празднования дня рождения его супруги, на которых присутствовало множество сановников, в том числе и иностранные дипломаты. Празднество, сопровождавшееся обедом, ужином и балом, продолжалось до часа ночи. Возвратившись далеко за полночь домой, Яков Петрович улегся спать, но вскоре услыхал стук в ставни спальни и громкий крик экзекутора Сената, «чтоб я как наискорее ехал в цесаревинский дворец, ибо де она изволила принять престол российского правления, и я де с тем объявлением теперь бегу к прочим сенаторам». Спросонья, не разобравшись, в чем суть дела, Шаховской пожелал узнать у экзекутора подробности, но того и след простыл.
Сенатор быстро оделся, сел в карету и отправился к дворцу Елизаветы. На пути оказались толпы народа, так что он вынужден был добираться до цели пешком. Слышались голоса: «Здравствуй, наша матушка Елизавета Петровна». Во дворце он встретил сенатора А. Д. Голицына. «Мы, сдвинувся поближе, спросили тихо друг друга, как это сделалось, но и он, так же как и я, ничего не знал». Наконец, оба сенатора встретились с П. И. Шуваловым, который «рассказал нам о сем с помощью всемогущего начатом и благополучно оконченном деле».
Объяснять восшествие на престол волеизъявлением светских и духовных чинов – не изобретение сочинителей данного манифеста; такое объяснение можно обнаружить и в предшествующих и последующих манифестах, извещавших подданных о восшествии на престол нового государя или государыни в результате переворота кучки заговорщиков. Политика, как видим, и в то отдаленное время была делом нечистоплотным.
Аналогичную фальсификацию можно обнаружить и в другом манифесте, связанном с воцарением Елизаветы Петровны. Если цель манифеста 25 ноября состояла в информировании подданных о том, что отныне трон заняла цесаревна Елизавета, то задача манифеста, обнародованного спустя три дня, 28 ноября, заключалась в обосновании прав Елизаветы на престол, в доказательство того, что она не узурпаторша, а законная его наследница. Манифест ссылается на завещание (Тестамент) Екатерины I, определившее порядок наследования после смерти Петра II бездетным: трон, как помним, должна занять Анна Петровна и ее наследники, и только после нее могла претендовать Елизавета Петровна с наследниками. Анна Петровна скончалась в 1728 году, родив сына Карла-Петра-Ульриха. Он и должен стать наследником после смерти Петра II. Однако члены Верховного тайного совета игнорировали Тестамент, избрав императрицей Анну Иоанновну.
Манифест обвиняет Остермана в том, что он скрыл Тестамент Екатерины, согласно которому наследовать трон должна якобы Елизавета. Но шансов у Елизаветы стать императрицей не было: верховники, за исключением Г. И. Головкина и А. И. Остермана, являясь представителями знатнейших в России фамилий, считали, что сама Екатерина, бывшая служанка пастора Блока, не имела никаких прав царствовать, а ее дети Анна и Елизавета являлись внебрачными. Поэтому имя Елизаветы даже не фигурировало в качестве наследницы престола, и обвинение Остермана в том, что он скрыл существование Тестамента, является зряшным.
Вернемся к заговору. Он происходил не по сценарию, предусматривавшему активное в нем участие Франции и Швеции. Финансовая помощь Франции Елизавете была ничтожной – из запрошенных Елизаветой 150 тысяч рублей на подкупы она получила всего две тысячи дукатов. Шетарди, депеши которого пестрели фразами о его исключительной роли в организации заговора, точнее в подталкивании Елизаветы к тому, чтобы совершить рискованный шаг, не только не участвовал в ночных событиях 25 ноября, но и не знал о них. Маркиза известили о состоявшемся перевороте, когда он был завершен, и ему ничего не оставалось, как поздравить сообщившего ему эту новость П. И. Шувалова с успехом. Посол Франции испытывал некоторую неловкость перед королем и отправил ему пространную депешу с описанием таких деталей переворота, которые создают видимость его активного в нем участия.
На обочине событий оказалась и Швеция. Надежды реваншистов были опрокинуты успешными действиями русской армии, разгромившей в самом начале шведский корпус у Вильманстранда. Поражение лишило шведов возможности триумфально войти в Петербург, чтобы там посадить на трон Елизавету. Эта же неудача, как и переворот, совершенный без участия Швеции, освободили императрицу от выплаты каких-либо компенсаций, ибо услуга не была оказана. Манифест Левенгаупта, вызвавший, по словам Шетарди, у Елизаветы «радость», которая равнялась ее нетерпению, тоже не достиг цели, ибо мог быть распространен после переворота. Поэтому устные обещания цесаревны утратили силу, что бесспорно укрепило позиции и престиж императрицы.