Элрик: Лунные дороги
Шрифт:
– Не думаю, что для государства он представляет какую-то ценность, – ответил я, – а мне все-таки дорог как память.
Гейнор оскалился и поднялся со стула.
– Дорогой кузен, не говорю за себя, но если бы тебя услышал Берлин, ты остался бы не только без меча, но и без дома, где его хранишь!
– Видишь ли, я из тех старомодных немцев, что верят: долг и честь – важнее личного комфорта. А Гитлер, как все австрийцы, человек беззаботный и терпимый; уверен, он о таких вещах даже и не думает.
Гейнор, разумеется, уловил иронию и задумался. Но Клостергейм заметно разозлился.
– Может, ты все-таки покажешь нам меч, кузен? – спросил Гейнор. – Просто чтобы мы убедились, что в Берлине разыскивают именно его. Может быть, это совершенно другой клинок!
Я не собирался подвергать такой опасности ни себя, ни меч. Как бы нереалистично это ни звучало, но я не сомневался, что мой кузен и лейтенант вполне способны ударить меня по голове и забрать Равенбранд, как только его увидят.
– Буду рад показать, – отозвался я, – как только он вернется из Миренбурга. Я отвез его фон Ашу, почистить и отреставрировать.
– Фон Ашу? В Миренбург? – встревожился Клостергейм.
– Одному из его родственников. На Баудиссенгатен. Знаете такого?
– Разве фон Аш не исчез? – не понял Гейнор.
– Исчез. Еще в начале войны. Отправился на какой-то остров в Ирландии – собирался отыскать там некий особенный металл, из которого хотел выковать клинок. Подозреваю, он оказался слишком стар для подобного путешествия. Больше мы о нем не слышали.
– И он ничего не рассказывал тебе о мече?
– Только легенды, кузен. Но я почти их не помню. В них не было ничего примечательного.
– И ни разу не упоминал парный меч?
– Никогда. Сомневаюсь, что наш меч – именно тот, что вы ищете.
– Начинаю подозревать, что ты прав. Я постараюсь изложить твою точку зрения в Берлине, но, боюсь, мне будет непросто представить ее в лучшем свете.
– Они взывали к духу Старой Германии, – сказал я. – Так что им стоило бы отнестись к нему с уважением и не извращать его смысл в соответствии со своими варварскими планами.
– Возможно, нам стоило бы сообщить куда следует о подобных предательских настроениях, прежде чем они подействуют на нас.
В странных холодных глазах Клостергейма словно вспыхнул неожиданный отблеск пламени во льду.
Гейнор попытался смягчить угрозу:
– Хочу напомнить тебе, кузен: фюрер отнесся бы благосклонно к тому, кто преподнес бы народу такой подарок.
Гейнор слишком сильно старался, невольно выдавая свое отчаяние. Он кашлянул:
– Это развеяло бы любые предубеждения, будто ты, как и многие аристократы, являешься предателем Новой Германии.
Он почти подсознательно заговорил на языке вуалирования и обмана. Подобное словоблудие – главный признак нравственной и интеллектуальной смерти. Что бы Гейнор там ни утверждал, он уже стал нацистом.
Я проводил их до входной двери и на ступенях дождался, пока водитель подгонит «мерседес». Было еще темно, серебряная луна опустилась к бледнеющему горизонту. Я смотрел, как черный хромированный автомобиль медленно движется к старинным воротам, увенчанным обветшалыми скульптурами. Огнедышащих драконов.
Я тут же вспомнил о сне.
И о том, что он оказался не настолько страшным, как нынешняя действительность.
Когда мне ждать нового визита нацистов – и получится ли отделаться от них так же легко, как от Гейнора и Клостергейма?
Глава третья
Визит незнакомцев
Тем же вечером мне позвонила таинственная Герти. Она предложила на закате спуститься к реке, что протекала по северной окраине нашей земли. Там со мной свяжутся.
Воздух бы прохладен и чист. Я с радостью прогулялся по лугу к небольшому мосту; калитка за ним выходила на тропу, которая когда-то была главной дорогой в город Бек. Колдобины на земле промерзли, превратились в миниатюрные горные хребты. Тропой почти не пользовались, сюда обычно забредали лишь редкие влюбленные или какой-нибудь старик, гуляющий с собакой.
В сумерках, на границе дня и ночи, когда едва заметная дымка начинает дрожать над рекой, я увидел, как к калитке подошел высокий человек и остановился, терпеливо ожидая, пока я отворю. Я торопливо бросился вперед, ощущая вину за то, что не заметил его приближения. Открыл калитку и пригласил его ступить в мои владения. Он быстро шагнул вперед; за ним проскользнул еще один гость, ростом поменьше, и я предположил, что это телохранитель, так как он нес лук и колчан со стрелами.
– Вы друзья Герти? – задал я условный вопрос.
– Мы с ней хорошо знакомы, – ответил лучник. Женским голосом, хотя довольно низким и властным. Капюшон прикрывал лицо, защищая его от холода; девушка вышла из тени высокого незнакомца и пожала мне руку. Крепкая ладонь, сухая и мягкая. Ткань ее плаща и туники переливалась странными, непривычными оттенками. Я решил, что это, должно быть, театральный костюм. Может, она выступала в роли германской полубогини в каком-нибудь бесконечном народном спектакле – из тех, что нацисты начали ставить повсюду. Я пригласил их в дом, но они отказались. Лицо незнакомца выплыло из темноты: мне почудилось свечение вокруг него. Сухопарый мужчина, довольно молодой; его невидящие глаза сверкали, как изумруды, и смотрели сквозь меня куда-то в будущее, столь чудовищное, жестокое и мучительное, что он не мог оторвать взгляда.
– Боюсь, в вашем доме уже установили микрофоны, – сказал он. – И даже если еще нет, лучше вести себя так, будто нацисты могут подслушать наш разговор. Давайте останемся здесь, пока не обсудим дело, а потом можно зайти в дом и перекусить.
– Буду рад.
Говорил он приятным высоким голосом с легким австрийским акцентом. Представился как герр Эл. И его рукопожатие меня подбодрило. Стало ясно, что человек он обстоятельный. Его зеленый плащ с капюшоном и шляпа, довольно обычные для Германии, не вызывали никаких подозрений. Скорее они даже помогали ему укрыться от любопытных взглядов: капюшон можно было затянуть вокруг полей, и лицо оказывалось в тени. Мне он показался знакомым; скорее всего, мы когда-то встречались, возможно, в Миренбурге.