Эмансипированные женщины
Шрифт:
Наконец в комнате отца ей удалось поймать обоих родителей.
— Мама! Папочка! — крикнула она. — Я получила разрешение открыть школу!
И она запрыгала, обеими руками подняв над головой драгоценную бумагу.
Но мать равнодушно пожала плечами, а отец, едва взглянув на разрешение, улыбнулся и сказал:
— Ну, в таком случае, милая пани начальница, займись прежде всего воспитанием… нашей Мадзи и научи ее быть серьезной!
Мадзю словно обдало холодом.
— Папочка, вы смеетесь?
— Нет, дитя мое. Но только,
— Сейчас же открою приготовительный класс. Деньги у меня есть, сниму комнату на старом постоялом дворе, столяр сделает парты и классную доску…
— И у этой доски ты будешь давать уроки партам, — прервал ее отец. — Разве у тебя есть ученики?
— Ах, папочка, найдутся! Я здесь уже кое с кем разговаривала. Можно набрать много учениц!
— Тогда уступи человек пять здешнему учителю, а то он, бедняга, терпит страшную нужду, — ответил отец.
— О, боже! — с огорчением воскликнула Мадзя. — Так вот как вы меня поощряете? Вы, папочка, шутите, а мама молчит…
— Я со вчерашнего дня знаю, что у тебя есть разрешение, — махнула рукой мать. — Зося писала мне, что за твой пансион начальница выражала ей свое недовольство. Она жаловалась, что ты ее разоришь.
Мадзя остановилась посреди комнаты, ломая руки.
«Что это значит? — думала она. — Мне всегда твердили, что я должна зарабатывать себе на жизнь, но что же случилось сегодня, когда я хочу работать? Отец смеется надо мной, мама равнодушна, а начальница Зоси жалуется, что я ее разорю? Я ее разорю! Это я-то могу кого-нибудь разорить! Боже милостивый, что же здесь такое творится?»
И в одну минуту беспредельная радость сменилась в ней безграничным отчаянием. Она была потрясена тем, что никто ее не понимает, страх охватил ее перед неизвестностью, но больше всего душу ее терзали сожаленья, сожаленья о тех надеждах, которые она так давно лелеяла и которые, едва начав исполняться, уже рассыпаются в прах.
Отец подошел к Мадзе и, погладив ее по подбородку, весело спросил:
— Что за гримаска? Вид у тебя такой, точно ты с неба свалилась.
— Что же мне теперь делать, папочка? — прошептала Мадзя.
— Ах, ты моя бедняжечка! — ответил отец, прижимая ее к груди. — Что тебе делать? Да разве у тебя нет отца с матерью?
— Но, папочка! — вспыхнула Мадзя. — Разве я могу жить без цели и труда? Есть ваш хлеб, когда мне кусок в горло нейдет, точно он краденый? Я ведь знаю, что вам самим тяжело, и если не могу сейчас помогать вам, то не хочу и объедать вас!
Она упала на колени и, протянув к родителям руки, воскликнула со слезами:
— Клянусь, что после каникул я не буду есть у вас даром! Не могу я, не могу! Папочка, поймите меня, — говорила она, обращаясь к отцу. — Дайте мне совет, а то я… умру тут у вас, потому что не могу жить вашим трудом, не могу объедать вас!
Мать вскочила со стула, отец схватил Мадзю в объятия и, покрывая ее поцелуями, усадил на диван.
— Ох, уж
— Не могу я бездельничать, не могу объедать вас! Не могу, и кончено! — со слезами повторяла Мадзя.
Отец все прижимал ее к груди, а когда она стала успокаиваться, мигнул матери. Докторша, у которой все лицо покрылось красными пятнами, вышла из кабинета.
— Мадзя, ну давай поговорим толком, — сказал доктор, когда мать ушла. — Ты прекрасная дочь, благородная девушка, но…
Тут он хлопнул себя по коленям и прибавил:
— Скажи мне: чего ты, собственно, хочешь?
— Не хочу жить на ваш счет, не хочу висеть у вас на шее! У вас самих ничего нет, — ответила Мадзя, положив голову отцу на плечо.
— Ну вот и прекрасно!.. Но что же ты хочешь предпринять?
— У меня ведь разрешение открыть пансион…
— Превосходно! А ученицы у тебя есть?
— Будут.
— А если не будет? А если содержание пансиона обойдется дороже твоего заработка, что тогда?
— Папочка, вы все время или смеетесь надо мной, или обескураживаете меня, — уже веселее ответила Мадзя.
— Нет, девочка, я тебя не обескураживаю! Может, я и ошибаюсь, но я не разделю твоей радости до тех пор, пока не увижу, что все идет хорошо. Видишь ли, чем меньше человек радуется своим планам и больше предвидит разочарований, тем меньше придется ему печалиться, если планы его расстроятся. Понимаешь?
— Но почему мои планы расстроятся?
— Я не говорю, что они расстроятся. Но ты ставишь перед собой серьезную цель, и я хочу предупредить тебя, что надо заранее сказать себе: может, все пойдет хорошо, а может, и нет, и — что же делать, если замысел вдруг сорвется?
— Погодите, папочка, я вам вот что скажу: у меня предчувствие, что все будет хорошо!
Доктор улыбнулся.
— У твоей матери два раза в год бывает предчувствие, что она выиграет в лотерее главный выигрыш. И что ты скажешь? За десять лет она едва вернула стоимость нескольких билетов.
— Папочка, вы все время меня обескураживаете! — топнув ножкой, воскликнула Мадзя.
— Нет, нет! Я только об одном прошу тебя: прежде чем открывать свой пансион, подумай, что делать, если замысел сорвется, а деньги ты потеряешь. А когда придумаешь, что делать, скажи мне. Ладно?
— Ладно! Если хотите, папочка, я всю ночь буду думать, что мне в жизни никогда ни в чем не будет удачи! Ладно, если хотите!
— Ах, какая ты все-таки баба! Ну что вам, бабам, толковать об эмансипации, если вы рассуждать не умеете? Я тебе говорю: подготовь какой-нибудь план на случай неудачи.