Эмансипированные женщины
Шрифт:
— …как только она попадет в пансион, ей нельзя будет выходить в город.
— Категорически? — продолжая отвешивать поклоны, спросил господин.
— Да.
Господин спустился с лестницы, и Мадзя увидела перед собой панну Малиновскую. На ней было такое же темное платье, и лицо ее было так же спокойно, как полгода назад. Только красивые глаза приобрели стальной блеск.
— А, панна Бжеская, вы уже здесь? — сказала начальница и поцеловала Мадзю в лоб. — Можете ли вы сегодня в пять часов поехать
— Конечно, сударыня!
— Панна Жаннета, займитесь панной Бжеской.
— Можно мне поздороваться с моими бывшими ученицами? — робко спросила Мадзя.
— Конечно, Петр, завтрак для панны Бжеской! Потом можешь отослать письмо, которое я сегодня дала тебе…
— Для отправки пани Коркович, — подхватил служитель, стоявший навытяжку.
— Я сообщила пани Коркович о вашем приезде и предупредила, что мы будем у них в пять часов, — сказала пани Малиновская Мадзе и пошла наверх.
Мадзя в остолбенении смотрела на панну Жаннету, увидев, что начальница исчезла в коридоре третьего этажа, та покачала головой и прошептала:
— Ну-ну!
Тут приоткрылась другая дверь, и в щелке показалась девочка, которая делала знаки рукой и шептала: «Тсс! Тсс! панна Магдалена!»
Мадзя вошла с Жаннетой в класс, где собралась кучка младших и старших воспитанниц.
— Пани начальница разрешила вам поздороваться с панной Магдаленой, — сказала Жаннета.
Девочки окружили Мадзю и, целуя ее, заговорили наперебой:
— Мы видели в окно, что вы приехали! Вы к нам? Нет, к Корковичам. Ах, если бы вы только знали, какие у нас строгости! А знаете, в июле умерла Зося Пясецкая…
— У меня по всем предметам отлично, я получила первую награду, — громче других говорила красивая брюнетка с бархатными глазами.
— Милая Мальвинка, да не хвастайся ты так!
— А ты, Коця, не мешай. Я ведь была ученицей панны Магдалены, и ей будет приятно узнать, что во всем пансионе я самая способная.
— Знаете, панна Магдалена, бедная Маня Левинская так и не кончила шестой класс.
— А, это ты, Лабенцкая! Как поживаешь! — спросила Мадзя. — Почему же Маня не кончила?
— Она должна жить у своего дяди Мельницкого. Помните, такой толстяк. После смерти пани Ляттер его разбил паралич, и Маня за ним ухаживает.
— Вы совсем меня забыли. А я так по вас скучаю!
— Да что ты, Зося, вовсе не забыла!
— Мне столько надо сказать вам! Пойдемте к окну.
Зося увлекла Мадзю к окну и зашептала:
— Если вы его увидите… Ведь он скоро должен вернуться…
— Кто, Зося?
— Ну… пан Казимеж Норский…
— Ты все еще думаешь о нем? И это в шестом классе! — огорченно воскликнула Мадзя.
— Нет, я совсем о нем не думаю. Пан Романович в тысячу раз лучше! Ах, панна Магдалена, какую он за лето
— Ты ребенок, Зося!
— Вовсе не ребенок, я умею уже презирать. Пусть женится на этой монголке.
— Кто, на ком? — бледнея, спросила Мадзя.
— Казимеж на Аде Сольской, — ответила Зося.
— Кто тебе наболтал таких глупостей?
— Никто не наболтал, никто ничего не знает, только… чует мое сердце. Ах, недаром сидят они в Цюрихе!
В дверь постучали. Девочки бросились врассыпную, как стайка воробьев при виде ястреба. Вошла горничная и позвала Мадзю завтракать.
В комнате начальницы Мадзя застала седенькую, худенькую, но очень подвижную старушку.
— Я здешняя хозяйка, — весело сказала старушка. — Дочки нет, так что позвольте предложить вам…
Старушка была похожа на докторшу Бжескую, и растроганная Мадзя поцеловала ей руки.
— Присаживайтесь, дитя мое, простите, не помню, как звать вас?
— Магдалена.
— Присаживайтесь, панна Магдалена! Я налью вам кофе, вы, наверно, устали. И булочку намажу маслом. Я это умею.
— Большое спасибо, я не ем масла, — прошептала Мадзя, не желая вводить в расходы свою покровительницу.
— Вы не хотите масла? — удивилась старушка. — Что, если об этом узнает Фелюня? Избави бог! Она считает, что без масла хлеб ничего не стоит. Мы все здесь должны есть масло.
Итак, Мадзя ела булочку с маслом, и в сердце ее это отозвалось тихой печалью. Когда у родителей на полдник подавали в беседке кофе, булочку тоже ели только с маслом… Что поделывают теперь майор, ксендз, папа с мамой? Ах, как тяжело покидать родной дом!
Старушка, угадав, быть может, ее печальные мысли, сказала:
— Вы теперь, наверно, надолго в Варшаву, как и мы? Фелюня уже очень давно не была в деревне.
— Ах нет, нет, сударыня! — запротестовала Мадзя. — Через год я, может, вернусь домой. Я хочу открыть небольшой пансион, — прибавила она, понизив голос.
— В Варшаве? — живо спросила старушка, глядя на Мадзю испуганными глазами.
— О нет, что вы! В Иксинове.
— Иксинов?.. Иксинов?.. У нас нет ни одной ученицы из Иксинова. Что ж, может, оно и хорошо. Вы бы присылали к нам учениц в старшие классы.
— Ну конечно, только к вам, — ответила Мадзя.
Старушка успокоилась.
В соседнюю гостиную, куда дверь была полуотворена, вошла начальница, а за нею какая-то дама.
— Я согласна платить четыреста, — говорила дама. — Что ж, ничего не поделаешь!
— У меня для вашей девочки уже нет места, оно вчера было занято, — отвечала начальница.
Минута молчания.
— Как же так? Ведь может же в таком просторном дортуаре поместиться еще одна кроватка, — снова с беспокойством заговорила дама.