Эми и Исабель
Шрифт:
Но это было не землетрясение, это была иная Божья кара. Нет, нельзя винить Бога в том, что случается такое. Здесь виноваты только люди, обычные люди, которые поступают так друг с другом. Люди, разрушающие чужие жизни. Они просто берут то, что хотят, так Алтея из «Акме-Тайерс компани» захотела Уолли Брауна и получила его.
Исабель распрямила ноги так стремительно, что толкнула стоящую перед ней табуретку и еле успела подхватить ее обеими руками, виновато посмотрев на Дотти и Бев. Алтее двадцать восемь, сказала себе Исабель, — вполне зрелая женщина, достаточно взрослая, чтобы знать, как
— Мы с Уолли были друзьями, — недоумевала Дотти, — я ему ведь так и сказала: «Уолли, конечно, у нас всякое было за прожитые годы, но я всегда считала, что мы с тобой — друзья!»
— Ну и что он ответил? — поинтересовалась Бев.
Она отпила пиво прямо из банки. Запрокинула голову и хлебнула снова, опустила банку на стол и принялась задумчиво крутить ее в руке.
— Он сказал, что это правда. — Дотти умоляюще посмотрела на Исабель и Бев. — Но ведь друзья так не поступают?
— Нет, — отрезала Бев.
— Нет, — повторила Исабель более мягко.
— Значит, мы никогда не были друзьями.
— Не знаю, — сказала Исабель, — я ничего не знаю.
— Вот и я не знаю, — сказала Дотти.
«Тогда вы обе — дуры, — хотела сказать им Бев, — некоторые мужчины и женщины, — она представила себе длинную Алтею с землистым цветом лица, — просто куски дерьма», — но она не сказала этого. Допила пиво и закурила.
Глава 21
Жара не спадала, и мир казался бесцветным или, по крайней мере, не таким красочным, как должно. Золотарник, растущий вдоль дороги, выглядел пыльным и увядшим, совсем не желтым, скорее грязно-оранжевого цвета с оцепеневшими, поникшими стеблями. На полях теснились черноглазые рудбекии — цветы были похожи на руины, с лепестками в зачаточном состоянии, некоторые бутоны так и не развернулись, только открыли коричневые глаза на волосатых ножках. Злаки вдоль дорог соревновались друг с другом рекламой: «У НАС ВЫРОСЛА КУКУРУЗА!» — похвалялись написанные от руки таблички, хотя на самом деле кукуруза в корзинах была размером с огурчик, и покупатели безнадежно отдирали листья в поисках початка. Было что-то непристойно-тревожное в неспособности этих обернутых в бледно-зеленую шелуху кочерыжек достичь полноты, предписанной природой. Кто покупал их, кто нет, а жены фермеров толковали про неурожай или молчали, жизнь продолжалась или остановилась — людям все уже осточертело… Усталость и жара измотали всех.
Но иногда, если открывались все окна, ветер обдувал передние сиденья новой машины Пола Биллоуса, особенно когда они с Эми ехали узкими окольными дорогами, где ели и сосны нависали с обеих сторон. Потом можно было сделать глоток прохладной сырости, вдыхая крепкий запах земли и хвои, который вызывал странный трепет внизу живота у Эми. Конечно, это было желание, она хотела мистера Робертсона.
Ей нравился Пол, он принес свободу, он ездил с ней куда глаза глядят. И он был к ней добр.
— Ты пончики любишь? — спросил он ее однажды.
— Люблю, — ответила Эми.
Его улыбка всегда была непритворной, мальчишеской и всегда немного запоздалой, будто мысленно он всегда находился где-то в другом месте. Он на все реагировал медленно, немного отчужденно, выдержав крошечную паузу, и именно это мешало их сближению. Вместо этого была договоренность, негласное признание того, что на уме у них были другие.
Кафешка, где можно было купить пончики, находилась у кольцевой развязки на окраине города. Пол курил «Мальборо», пил кофе и с приятной, но рассеянной улыбкой смотрел, как Эми приканчивала второй пончик.
«Мальборо» для нее были слишком крепкими (она содрогалась от кашля, затягиваясь), и он купил ей у кассы пачку сигарет, которые она обычно курила в лесу со Стейси, и сказал, что Эми может держать их в бардачке, раз боится брать домой.
— Я могу вернуть тебе деньги, — сказала она.
— Не бери в голову. — Он слегка прикоснулся к ее спине, когда они шли через парковку.
Сев за руль, он вставил ключ в замок зажигания, а затем полез под сиденье и достал коробку — старомодный сигарный ящик с крышкой.
— Глянь, — сказал он, и она наклонилась к нему.
Это была коллекция иностранных монет и ювелирных изделий, но особенно ее восхитили серьги: на каждой была небольшая полоска золота, инкрустированная жемчугом и бледно-зелеными камнями, а в нижней части каждой сережки качался красный камешек, так что серьги были похожи на пару изысканных восклицательных знаков.
— Ах, ну и красотища, — сказала Эми, вынимая их из коробки и медленно перебирая в руках.
— Хочешь — возьми себе! — сказал Пол.
Она покачала головой и положила серьги обратно в сигарный ящик.
— Где ты взял все это?
Он не ответил, только усмехнулся, покосившись на ящик, и она поняла, что это все — краденое.
— Ты разбираешься в старинных монетах? — спросил он, взяв одну из монет. — Что это такое вообще?
Из вежливости она взяла монету и повертела в руке.
— Нет, я в них ничего не понимаю.
Он забрал монету, посмотрел на нее равнодушно и бросил в коробку.
— Наверное, я мог бы продать их, но кто купит это дерьмо?
— Отвези в Бостон, — предложила Эми. — Может, где-нибудь там.
Он уставился на ящик, лежащий на коленях. В лице его было столько усталости, как будто содержимое сигарного ящика было обременительно.
— Ты уверена, что не хочешь сережки? — снова спросил он. — Они тебе очень идут.
Она опять покачала головой.
— У меня уши не проколоты, это же не клипсы, — пояснила она.
— Ну да. — Он оторвался от сережек и, наклонившись к ней, внимательно посмотрел на ее мочки. — А почему? Ты боялась, что будет больно?
— Мать не разрешает.
— Вон оно что.
Пол положил сигарный ящик обратно под сиденье и завел машину. Потом нажал на прикуриватель и постучал сигаретой, разминая. Эми тоже открыла бардачок и взяла «Мальборо» из пачки. Они сидели с сигаретами в руках, дожидаясь, когда прикуриватель щелкнет и выскочит из паза. Она думала, что это замечательно — вот так сидеть и курить когда захочется.
Он, как обычно, сначала прикурил сигарету для нее, а затем выехал со стоянки, сжимая сигарету своими сочными губами. Выехав на шоссе, Пол прибавил газу.