Эми и Исабель
Шрифт:
— Она думает, что если я проколю уши, то на очереди будет нос, — прокричала Эми, заглушая ветер. — Обычная чепуха, как всегда.
Она затянулась и пустила колечко дыма.
— Вот кретинка. А твоя тоже больная на голову?
— Нет. — Пол пожал плечами, высунул локоть в открытое окно машины и зажал сигарету между большим и указательным пальцами. — Но достает, конечно.
Эми взяла сигарету, копируя Пола, и тоже положила локоть на окно.
Они долго молчали, пока Пол не сказал:
— У Стейси уши проколоты.
Когда он поцеловал ее, она не возражала. Он въехал к ней во двор, и она вспомнила, когда он наклонился к ней (с доброй, рассеянной
Она испытала мимолетное чувство гордости, не такое, как пару лет назад, когда она завоевала скаутские призы, а некое тревожное облегчение, связанное с тем, что она, фигурально говоря, выиграла еще один приз.
Она теперь была юной женщиной, и ее хотели мужчины. Не только один, конкретный, но и другой тоже — тому свидетельством были сочные губы Пола Биллоуса, приближающиеся к ее губам. И это было свидетельством того, что она уже знала, как себя вести, она уверенно закрыла глаза и впустила его язык в свой рот, два опытных профи — ни дать ни взять.
Но все было иначе. Губы Пола были мясистей и мягче, чем у мистера Робертсона. И не было торопливой, безрассудной разведки во рту, это скорее был спокойный, дружеский «засос». Это слово пронеслось в голове, она целовалась с Полом и пыталась вспомнить, где она его впервые услышала. В коридоре школы, вероятно, и она представила коридор школы, ряды бежевых шкафчиков для одежды и учебников, она думала, как глупо целоваться и в то же время воображать бежевые металлические шкафы (тут она повернула голову услужливо, когда Пол повернул свою). И тогда она вспомнила это слово еще раз, «засос», и вообразила себя в кресле стоматолога, когда рот наполняет слюна и она ждет, чтобы ее отсосали маленьким вакуумным шлангом (язык Пола вернулся к нему в рот, и они снова откинулись на подушки).
— Может, все-таки возьмешь серьги? — спросил он. — Когда-нибудь ты же проколешь уши?
— Ладно. — Она думала, что глупо было вспоминать о стоматологе, целуясь.
Вечером Эми сидела на диване перед телевизором и ждала, когда же наступит ночь. Она-то думала, что целовать другого — то же самое, что целовать мистера Робертсона. Те же самые ощущения. Она думала, что язык, и зубы, и губы, касающиеся друг друга, вскружат ей голову и наполнят счастьем. Она думала, что, пока мистер Робертсон недосягаем, удовольствие позажиматься с кем-нибудь еще совсем не предосудительно. Эми выглянула в окно. Уже стемнело — на оконном стекле мелькало отражение экрана телевизора.
— Честное слово, — сказала Исабель, сидя в кресле и распутывая клубок, — никогда у нас на работе не было такой напряженной атмосферы, как сейчас.
Эми взглянула на нее, не очень-то веря сказанному. Но стала вспоминать контору. Она скучала по Бев, скучала по ленивой шутливой перебранке между работницами.
— И что, сильно напрягает? — спросила Эми неприязненно.
По телевизору началась другая передача, Исабель теперь все чаще смотрела телевизор. Когда новости заканчивались, вместо того чтобы, как раньше, выключить телевизор, она смотрела все подряд. Эми со скучающим видом сидела обычно в уголке дивана с ногами. «Убери ноги с дивана, ради бога», — говорила Исабель, и Эми чуть отодвигала ноги.
В руках Исабель мелькали спицы, она вязала коврик, иногда посматривая из-под очков на носу на инструкцию в журнале, раскрытом на маленьком столике. Она сидела, положив ногу на ногу, и все время качала одной ногой. Мало того, между взглядами на моток ниток и журнал она успевала вполглаза смотреть передачу.
Эми от всего этого тошнило. Глупые очки с половинками стекол, качающаяся нога, показное презрение к дурацкой передаче, хотя было очевидно, что Исабель интересно смотреть.
— Ужасная обстановка, — отвечала Исабель. — Когда Дотти Браун и Ленора идут в туалет выпустить пар, что тут хорошего?
Эми поковыряла между пальцев на ноге и взглянула на мать настороженно:
— Как это «выпустить пар»?
Исабель спустила петлю.
— В прямом смысле.
Эми вздернула голову:
— Ты шутишь?
— Нет, не шучу.
— Они подрались в туалете?
— Боюсь, что так.
— Таскали друг дружку за волосы?
Исабель нахмурилась:
— Ох, Эми, упаси боже, нет же.
— Тогда что они там делают, объясни.
— Да уж ничего хорошего.
— Да ладно, мам. — Она вспомнила бывших сотрудниц и сказала, помолчав: — Не могу представить себе, чтобы Ленора кого-то лупила.
— Никто никого не лупил, — ответила Исабель. — Дотти решила, что Ленора ее оскорбила. А Ленора чересчур серьезно относится к этой истории с НЛО, скажу я тебе. Так что в дамской комнате Дотти вышла из себя и шлепнула Ленору по руке.
— Шлепнула — и только-то? — Эми была разочарована.
— А Ленора в ответ плюнула на нее.
— Да ну?!
— Это что я слышала, — Исабель подняла брови, — я там свечку не держала.
Эми обдумала сказанное.
— Черт знает что, — заключила она. — И знаешь, что я об этом думаю?
— И что? — спросила Исабель устало. Безразличие в ее голосе оскорбило Эми.
— Ничего, — ответила она.
Ночью полил дождь. Он начался вкрадчиво, так вкрадчиво, что сначала казалось, он падает не с небес, а просто появляется в потемневшем воздухе. Человек, выглянувший из двери гостиничного бара на Фабричной улице, помахал рукой перед лицом несколько раз, будто смахивая паутину. Уже к утру дождь стучал равномерно и нежно по открывшимся листьям кленов, дубов и берез. И люди, преимущественно старики, и те, кто побеспокойней, помоложе, просыпающиеся обычно часа в три утра и не ложащиеся, пока небо не посветлеет, задавались вопросом, что это за звук? Они опирались на локти, садились, держась на спинки кроватей (что там такое? — ну да, дождь пошел), и укладывались обратно, встревоженные или довольные, в зависимости от того, как они относились к грому и молнии, потому что намечалась буря — невиданная, климатически совершенная после бессмысленного лета с его непереносимой духотой.
Небо треснет, разойдется дыра в нем, и, сталкиваясь, изменятся огромные массы пространства, как будто сама Вселенная забьется в муках или в разрушительных землетрясениях. Но вместо вселенских потрясений дождь шел безостановочно, стуча по крышам домов и автомобилей, по тротуарам, и те, кто проснулся ночью, снова уснули и спали глубоким сном, потому что небо просветлело только под вечер. К утру собрались лужи под водостоками, скопились небольшие лужицы в ямках на гравии подъездных дорожек. Дождь был сильным и, не оставляя ни просвета между струями, гремел по перилам, по крылечкам. Люди завтракали под люстрами или включали на кухне люминесцентные лампы. Кому-то это напоминало ранние утренние пробуждения, когда надо было до свету встать, отправляясь в путешествия. Казалось, что утро настало раньше времени, хотя никто никуда не собирался в это сумрачное августовское утро, разве что на работу.