Эми и Исабель
Шрифт:
— До этого еще далеко, — сказала Эмма. — Пока-пока.
Она нисколько не была уверена, что так уж и далеко. И эта Морин оказалась вовсе не тем, что Эмма планировала для сына. Эмма открыла шкаф и повесила кофточку. Люди думают, что женщина поступает на медицинский, чтобы стать педиатром, или гинекологом, или акушеркой, на худой конец, принимать роды. Но Морин решила стать проктологом. Эмма села на кровать. Такие врачи всю жизнь заглядывают в задницы. И не только заглядывают, думала Эмма, отодвинув чемодан.
— Скажи мне, Эйвери, как мужчина, — начала
— О господи, — немного смущенно сказал он, усаживаясь на кровать рядом с ней.
Эмма вздохнула, они смотрели, как дождевые струи стекали по стеклу.
— Скажи мне, что за люди становятся такими врачами? — настаивала Эмма, думая, что они оба одинаково чувствуют, как в их жизнь вторгается холод и беспокойство, что все их будущее, казалось, пошатнулось с появлением энергичной и стройной Морин.
Но Эйвери сказал, что, наверное, можно разогреть на ужин консервы, потому что из-за дождя хлопотно ехать в магазин. И что они слишком много придают значения этой Морин, хотя она и хорошая девушка. И кто сказал, что Джон собирается на ней жениться?
Эмма вскочила.
— Он на ней женится, — сказала она, — вот увидишь.
Она не добавила, что дети будут воспитываться экономкой и, следовательно, вырастут невротиками или что о самом Джоне никто не будет заботиться всю жизнь. Нет, она больше не скажет ни слова. А Эйвери сам увидит.
На другом конце города Барбара Роули, жена диакона, села на кровать. Дождь равномерно стучал по стеклу. Из гостиной снизу долетали звуки телевизора и крики сына Флипа, который смотрел бейсбольный матч.
Она не могла смириться с потерей груди. Как просто: была — и нет. Исчезла…
Она слышала, что муж разговаривает с сыном, слышала, как скрипит под ним кресло. Главное — это счастье твоей семьи. Так было до сих пор. Грудь исчезла. Барбара никак не могла смириться с этим, поверить. Она медленно распахнула халат и посмотрела на себя. Она смотрела и смотрела. Груди не было. На ее месте алел длинный шов. А грудь пропала.
К утру дождь притих, но не прекратился. Переезжая реку, водители не выключали «дворники». Ритмично скрипя туда-сюда по лобовому стеклу, те размазывали и счищали грязные потеки, под колесами слышался гул моста. А под мостом бурлила безжалостная бурая река, она налетала, вихрясь, на камни, как будто за эти дождливые дни к ней вернулось давно забытое высокомерие.
Небо — с утра однообразное, оцинкованное серым, теперь заметно потемнело, и дождь зарядил опять, на этот раз сильнее. Тем, кто проезжал по последнему пролету моста, выруливая на Фабричное шоссе, легко было представить подводный мир: автомобили, уткнувшиеся носами в обочины и въезжающие на парковки, были похожи на медленно плывущих рыб, забитые водостоки на краю дороги образовывали глубокие и мелкие пруды, и грузовики бороздили их, поднимая брызги.
Фабричная парковка была полна бегущих людей: кто в шапках из полиэтиленовых пакетов, кто под зонтом, их плечи опережали ноги, когда они ныряли в двери.
В конторе горел свет, желтя старый деревянный пол. Окна были закрыты из-за дождя, и поэтому в комнате веяло зимой — столь необычное чувство в разгар лета, которому, казалось, ни конца ни края, но оно и вправду было нескончаемым.
Эйвери Кларк не показал Исабель фотографии своего отпуска в горах на озере Наттетук. Он вообще ничего не рассказал о семейном отдыхе, за исключением упоминания, довольно равнодушного впрочем, что да, действительно, дождь шел и там.
— Ах, какая жалость, — сказала Исабель, стоя в дверях аквариума.
— У вас здесь все в порядке? — спросил Эйвери. Он порылся в ящике стола. И повторил, быстро взглянув на нее: — Без происшествий, надеюсь?
— Ну… нет, — сказала она медленно, переступив через порог.
Она была готова рассказать ему подробно, что были небольшие недоразумения с Ленорой, но увидела, вернее, почувствовала, что ему это неинтересно. Более того, он не хотел знать, что происходило в его отсутствие.
— Отлично. Рад это слышать. — Он провел пальцем по стопке бумаг на столе и принялся изучать расписание деловых встреч. — Я уверен, что с переменой погоды каждый чувствует себя лучше.
— Ах, и я так думаю. По большей части. Ясное дело.
Через стеклянную стену кабинета Исабель видела Дотти Браун: та сидела за столом, ничего не делала, не участвовала в разговоре и не подозревала, что за ней наблюдают. На лице Дотти застыло выражение беззащитности, полной доверчивости, какое бывает у ребенка, который испуган навечно, и озноб пробежал по телу Исабель от этого зрелища.
Глава 22
Дня два еще слегка поморосило, потом небеса внезапно прояснились, и упала тьма, только яркие полоски невидимого заката полыхнули у самой линии горизонта. В ту ночь звезды взошли дружно: Пояс Ориона, Большая и Малая Медведицы, брызги Млечного Пути — все они выстроились и мерцали на поверхности глубокого и неподвижного небесного океана.
Рано утром нежные полоски облаков высоко в небе были похожи на тонкий ледок по бокам синей керамической чаши.
Невидимые в ярком свете, ворковали горлицы, крикливые кардиналы и дрозды стремительно перелетали с дерева на дерево.
Жена хозяина молочной фермы миссис Томпсон, стоя на заднем крыльце, сказала, ни к кому не обращаясь:
— Нет, вы только послушайте этих птиц.
И действительно, утренний птичий гомон казался еще звучнее в этом мягком, завороженном воздухе.
И все же было удивительно, что после целого лета постоянных жалоб мало кто упоминал об этой перемене в погоде. Может быть, потому, что все просто стало на свои места и утомленные лужайки, темневшие бурыми заплатами, вдруг, после полутора недель дождей, снова зазеленели. Даже кора на березах выглядела посвежевшей, мягкой и чистой, а листья умиротворенно покоились в солнечном безветрии.