Эмили из Молодого Месяца. Восхождение

Монтгомери Люси Мод

А во-вторых, тетя Элизабет сказала мне, что, поскольку за мою учебу будет теперь платить тетя Нэнси, она, тетя Элизабет, впредь считает себя не вправе требовать от меня исполнения обещания не писать художественные произведения. Я — так она сказала мне — вольна поступать как хочу в этом отношении.

— Хотя, — мрачно добавила она, — я никогда не стану относиться одобрительно к твоему сочинительству. — Во всяком случае, очень надеюсь, что ты не забросишь учебу.

О нет, дорогая, тетя Элизабет, не заброшу! Но я чувствую себя как выпущенный на свободу заключенный. Мои пальцы дрожат от желания схватить перо... в моей голове полно новых сюжетов. У меня есть десятка два восхитительных воображаемых персонажей, о которых я хочу написать. Ах, если бы только не было

такой пропасти между тем, как я вижучто-нибудь, и тем, что получается, когда я описываю увиденное на бумаге!

— С тех пор как ты получила прошлой зимой тот чек за рассказ, Элизабет не переставала думать о том, не следует ли ей позволить тебе писать, — сказал мне кузен Джимми. — Но она никак не могла решиться пойти на попятный, пока письмо тети Нэнси не дало ей удобный предлог. За деньги и кляча поскачет, Эмили — даже кляча Марри. Тебе нужны еще американские марки?

Миссис Кент сказала Тедди, что он может еще год посещать школу. Что будет потом, он не знает. Так что мы все возвращаемся в Шрузбури, и я так рада, что мне хочется подчеркнуть каждое слово, которое я написала.

********

10 сентября, 19~

В этом году меня выбрали президентом старшего курса. А из «Черепа и Совы» пришло извещение о том, что я избрана членом их августейшего братства без такой формальности, как подача заявления.

Эвелин Блейк, замечу между прочим, сейчас слегла с ангиной!

Я приняла пост президента... но написала «черепам и совам» записку, с ужасающей вежливостью отклонив предложенную ими честь.

После того как они забаллотировали меня в прошлом году... ну уж нет, увольте!

********

7 октября, 19~

Сегодня мистер Харди сделал объявление, которое привело в волнение весь наш класс. Дядя Катлин Дарси, профессор университета Магилл[111], сейчас гостит в Шрузбури, и ему пришло в голову предложить провести в нашей школе конкурс на лучшее стихотворение. Говорят, призом будет полное собрание сочинений Паркмана[112]. Стихотворения должны быть сданы к первому ноября. Единственное требование — не меньше двадцати строк и не больше шестидесяти. Звучит так, словно самый главный инструмент поэта — мерная лента. Сегодня я весь вечер как безумная листала мои «книжки от Джимми» и решила послать «Дикий виноград». Это одно из моих лучших стихотворений. Лучше всех, конечно, «Песенка за шесть пенсов», но в ней только пятнадцать строк, а любые добавления ее испортят. Думаю, что в «Диком винограде» можно кое-что подправить. Есть в нем два или три слова, которые вызывают у меня сомнение... Они не вполне точно выражают то, что я хочу сказать, но и других слов, которые были бы удачнее, я найти не могу. Хорошо бы можно было создавать свои собственные слова, как я делала давным-давно, когда писала письма папе. Я просто изобретала новое слово всякий раз, когда оно мне требовалось. Но, с другой стороны, папа понял бы придуманные мной слова, если бы когда-нибудь прочел эти письма... а вот члены жюри конкурса, боюсь, не поймут.

«Дикий виноград»непременно принесет мне приз. Это не самомнение, не тщеславие, не высокомерие. Я просто это знаю. Если бы давали приз по математике, его получила бы Катлин Дарси. Если бы его давали за красоту, он достался бы Хейзл Эллис. Приз за общую высокую успеваемость получил бы Перри Миллер, за декламацию — Илзи, за рисунок — Тедди. Но, так как это приз за стихи, его получит Э. Б. Старр!

В этом году мы изучаем творчество Теннисона и Китса. Теннисон мне нравится, но иногда его стихи приводят меня в ярость. У него все очень красиво — хотя не слишкомкрасиво, как у Китса. Однако он никогда не позволяет нам забыть о нем, об авторе, о Гениальном Мастере своего дела — мы всегда сознаем его присутствие. Его никогда не увлечет за собой никакой могучий поток чувств. Нет-нет, это не для него — он безмятежно плывет по тихой реке, вдоль ухоженных берегов, мимо аккуратнейших садов. Но, как бы человек ни любил сады, ему неприятно вечнобыть окруженным

садовой оградой — хочется время от времени выбраться куда-нибудь на дикую пустошь. По меньшей мере Эмили Берд Старр этого хочется — к большому огорчению ее родственников.

А у Китса слишкоммного красоты. Читая его поэзию, я чувствую, что задыхаюсь среди роз и жажду глотка морозного воздуха или суровой простоты горной вершины. Но, ах, есть у него строчки...

Окно мечты на пенистые воды

Морей опасных в странах волшебства...[113]

 Читая их, я всегда испытываю нечто вроде отчаяния! Зачемпытаться сделать то, что уже сделано— раз и навсегда?

Но я нашла у него и другие строчки, которые вдохновляют меня; я записала их на первой странице моей новой «книжки от Джимми»:

Не ждет бессмертия корона

Того, кто следовать боится, куда

Зовут его эфира голоса.

 О, это правда! Мы должны следовать за «голосами эфира», которые зовут нас, следовать за ними через все разочарования, сомнения и неверие, пока они не приведут нас к нашему Вожделенному Граду[114], где бы он ни был.

Я получила сегодня по почте четыре отказа из журналов — вопиющий факт, почти заглушающий все «голоса эфира». Но я услышу их снова. И я последуюза ними — и не буду унывать. Несколько лет назад я написала «клятву» — я нашла этот листок бумаги на днях в старом конверте в моем «литературном буфетике», — в которой говорилось, что я непременно «поднимусь альпийскою тропой и впишу мое имя в заветную скрижаль славы».

И я продолжу мое восхождение к вершинам!

********

20 октября, 19~

Вчера вечером я перечитала мои «Хроники старого сада». Думаю, что я смогу существенно улучшить эти рассказы теперь, когда тетя Элизабет сняла запрет на «сочинительство». Я хотела, чтобы мистер Карпентер прочел их, но он сказал:

— Помилуй, я не смогу одолеть столько страниц. Зрение у меня теперь плохое. Что это... книга? Нет, девчонка, пора писать книги придет для тебя лет через десять — не раньше.

— Но должна же я практиковаться!— с негодованием возразила я.

— О, практикуйся... практикуйся... но не проверяй результаты на мне. Я слишком стар... да, девчонка, слишком стар. Я не против прочесть коротенький... очень коротенький рассказ... изредка... но от книг меня, бедного старика, уволь.

Я могла бы, конечно, спросить Дина, что он думает о моей книге. Но Дин теперь смеется над моими литературными амбициями... очень сдержанно и по-доброму... но смеется. А Тедди считает, что все, написанное мной, великолепно, и потому пользы от него — как от критика — никакой. Интересно... интересно, примет ли мои «Хроники» какое-нибудь издательство? Я уверена, что видела такого рода книги, которые были ненамноголучше.

********

11 ноября, 19~

Нынешний вечер я провела за «сокращением» некоего романа «для блага и выгоды» мистера Тауэрза. Когда в августе мистер Тауэрз ушел в отпуск, его заместитель, мистер Грейди, начал печатать в «Таймс» сериал под названием «Кровоточащее сердце». Вместо того, чтобы приобрести права на печать какого-нибудь романа у ассоциации американских издателей, как это всегда делает мистер Тауэрз, мистер Грейди просто купил какой-то сенсационный и сентиментального английский роман в шрузбурском книжном магазине и начал его публиковать.[115] Роман ужасно длинный, и пока в газете напечатали только около половины всех глав. Мистер Тауэрз понял, что если так продолжать, то кончить удастся не раньше весны. Поэтому он поручил мне взять оставшуюся половину романа и вырезать «все лишнее». Я выполнила его указания с беспощадностью, «вырезав» большую часть поцелуев и объятий, две трети любовных диалогов и все описания, и в результате сократила текст примерно до четверти первоначальной длины, и все, что я могу сказать по этому поводу: да смилуется небо над душой наборщика, которому придется набирать это произведение в таком искалеченном виде!