Эмма (пер. И.Мансурова)

Остин Джейн

– Я повстречал Уильяма Ларкинса, – продолжал мистер Элтон, – когда подошел к дому, и он сказал, что его хозяина дома нет, но я не поверил… Уильям выглядел растерянным. Он не знает, заявил он, что такое приключилось с его хозяином, однако от него теперь и слова не добьешься. Мне нет дела до жалоб Уильяма, однако самому мне было чрезвычайно важно повидаться с Найтли именно сегодня! И потому особенно неприятно, что пришлось совершить такую тяжкую прогулку по жаре – и без результата.

Эмма поняла, что ей лучше всего сейчас раскланяться. По всей вероятности, в этот час ее ждали дома, и, возможно, мистера Найтли удастся уговорить не погрязать глубже в пучине невежливости. Если не по отношению к мистеру

Элтону, то хотя бы по отношению к Уильяму Ларкинсу.

Прощаясь, она с радостью заметила, что мисс Ферфакс твердо намерена проводить ее из комнаты и даже собирается спуститься вместе с нею вниз по лестнице. Эмма немедленно воспользовалась случаем и сказала:

– Может быть, даже хорошо, что у нас с вами не было возможности поговорить. Не будь вы окружены другими друзьями, я, возможно, уступила бы искушению и заговорила на определенную тему. Задавала бы вопросы и высказывалась бы более откровенно, чем допустимо… да, я чувствую, что определенно была бы слишком дерзка.

– О! – вскричала Джейн, краснея и смущаясь (Эмме показалось, что такая живость идет ей бесконечно больше, чем ее прежняя утонченная сдержанность). – Здесь я не вижу опасности. Опасность я вижу в другом… Я сама утомила бы вас разговорами. Вы не могли бы польстить мне более, чем выказав интерес… Правда, мисс Вудхаус, – заговорила она более сдержанно, – сознавая, сколь дурно, очень дурно, я себя вела, мне особенно утешительно, что те мои друзья, чье доброе мнение я особенно ценю, не оскорблены до такой степени, что… У меня не было времени сказать и половины того, что я собиралась. Я страстно хотела повиниться, все объяснить, может быть, попытаться оправдать свое поведение… Сделать это – мой долг. Но к несчастью… короче говоря, если вы не снизойдете до сострадания…

– О, вы слишком щепетильны, слишком требовательны к себе! – пылко воскликнула Эмма, беря ее за руку. – Вам не в чем передо мной извиняться! Все, перед кем вы считаете себя в долгу, настолько рады за вас, даже счастливы…

– Вы очень добры, но я-то помню, как держалась с вами! Как холодна и натянута я была! Мне все время надо было притворяться… Я жила двойной жизнью! Мне понятно, какое отвращение должна была внушать я вам.

– Умоляю, больше ни слова. По-моему, извиняться должна я. Так давайте же простим друг друга раз и навсегда. Мы должны как можно быстрее поправить дело, и я надеюсь, что наши добрые намерения не пропадут втуне. Надеюсь, письма из Виндзора вас радуют?

– Очень.

– И следующей новостью, полагаю, станет то, что мы вас лишимся? И именно тогда, когда я только начинаю узнавать вас.

– Ах, вот вы о чем… Но говорить об этом пока не стоит. Я остаюсь здесь, пока Кемпбеллы не вызовут меня к себе.

– Говорить, возможно, и не стоит, – с улыбкой возразила Эмма, – но, простите, думать-то как раз стоит.

На сей раз улыбнулась Джейн:

– Вы в высшей степени правы: думать стоит. И могу вам признаться… знаю, я могу на вас положиться… уже решено, что жить мы будем в Энскуме, с мистером Черчиллем. Глубокий траур продлится по меньшей мере три месяца… но по окончании его, по-моему, не останется других препятствий… Ждать более нечего.

– Благодарю вас, благодарю вас! Это именно то, что я и хотела узнать… Ах! Если бы вы знали, как по душе мне определенность и ясность во всем! До свидания, до свидания.

Глава 53

Все друзья миссис Уэстон рады были тому, что роды прошли благополучно, и если что и было для Эммы еще приятнее, так это весть о том, что миссис Уэстон родила девочку. Как ей хотелось, чтобы на свет появилась именно мисс Уэстон! Эмма ни за что не призналась бы, что лелеет мысль в будущем выдать ее за одного из сыновей Изабеллы,

но была твердо убеждена, что и отцу, и матери дочка подходит наилучшим образом. Она будет отрадой для мистера Уэстона, когда он состарится – а даже такого весельчака, как мистер Уэстон, годы не молодят, – и станет сидеть рядом с ним у камина и развлекать его своим милым щебетом и резвостью. Ее не придется никуда отсылать из дому. Что же касается миссис Уэстон… никто не возьмется спорить с тем, что девочка станет для нее всем на свете. И какая будет жалость, если та, которая так прекрасно умеет учить, не получит возможности снова испробовать свои силы.

– У нее уже был случай испытать свои таланты на мне, – продолжала Эмма, – как у баронессы д’Альман – на графине д’Осталис из «Аделаиды и Теодоры» мадам де Жанлис… Вот увидите, ее собственная малышка Аделаида будет воспитана по более совершенной системе.

– Значит, – заметил мистер Найтли, – она избалует ее больше, чем избаловала вас, притом полагая, что вовсе не потакает ее капризам. Вот и вся разница.

– Бедное дитя! – воскликнула Эмма. – Если и так, то что с нею станется?

– Ничего особенно плохого… Ее ждет та же участь, что и тысячи других. Во младенчестве она будет несносна, но выправится, став старше. Любимая моя Эмма, мало-помалу я начинаю смягчаться по отношению к избалованным детям. Вам, вам одной обязан я своим счастьем! Если я проявлю суровость к испорченным детям, не будет ли это с моей стороны черной неблагодарностью?

Эмма рассмеялась:

– Однако вся ваша суровость призвана была помочь мне избавиться от потворства остальных. Сомневаюсь, чтобы я могла по собственному разумению преодолеть такое воспитание.

– Вы сомневаетесь? А я нет. Природа даровала вам разум, мисс Тейлор снабдила вас принципами. Несомненно, вы бы справились и самостоятельно. Мое вмешательство могло с таким же успехом навредить вам, как и помочь. Вполне естественно для вас было задаться вопросом: а по какому, собственно, праву он меня поучает? И боюсь, поучал я вас в неприятной манере. Нет, не верю, что мои поучения как-то помогли вам. Они помогли мне, потому что благодаря им вы стали для меня объектом нежнейшей заботы. Я поневоле много думал о вас и привязался к вам всем сердцем, я полюбил вас со всеми вашими недостатками! И, неустанно выискивая в вас недостатки, уже давно люблю вас – по меньшей мере с тех пор, как вам минуло тринадцать лет.

– Ваша помощь оказалась неоценимой! – вскричала Эмма. – Очень часто – чаще, чем я смела себе признаться, – вы побуждали меня к правильным поступкам. Я совершенно уверена в благотворности вашего влияния. И если малышке Анне Уэстон суждено вырасти избалованной девочкой, вы не придумаете ничего лучше, чем вмешаться в ее воспитание столь же круто, сколь вмешивались в мое! Смотрите только, не влюбитесь в нее, когда ей исполнится тринадцать.

– Помню, в детстве вы частенько говаривали мне с хитрой улыбкой: «Мистер Найтли, я собираюсь сделать то-то и то-то… папа разрешает» или: «Мисс Тейлор не возражает», вы собирались сделать нечто такое, что, как вы знали, я не одобряю. В подобных случаях мое вмешательство только удваивало вашу злость.

– Да, мистер Найтли, видно, несносным ребенком я была! Неудивительно, что мои прочувствованные речи надолго сохранились в вашей памяти.

– «Мистер Найтли»… Вы всегда зовете меня «мистер Найтли»… Я так к этому привык, что ваше обращение не кажется мне сухим. И все же оно официальное. Мне бы хотелось, чтобы вы называли меня как-то по-другому, только не знаю как.

– Помню, однажды я назвала вас Джордж – из озорства. Это было лет десять назад. Я назвала вас так, потому что думала, что такое обращение вас обидит, но так как вы не были против, я никогда больше не обращалась к вам по имени.