Эмма (пер. И.Мансурова)
Шрифт:
– Ну теперь-то, – сказала Харриет, – вы непременно должны вспомнить!
– Нет, я и правда ничего не помню.
– Неужели? Неужели вы забыли, что произошло в этой самой комнате в один из последних его визитов, когда мы встречались втроем! Всего за несколько дней до того, как я заболела ангиной… как раз перед приездом мистера и миссис Джон Найтли… По-моему, они приехали тем же вечером. Разве вы не помните, как он порезал палец вашим новым перочинным ножиком и вы посоветовали ему заклеить палец пластырем? Но поскольку у вас пластыря не оказалось и вы знали, что у меня он есть, вы попросили меня отрезать ему кусочек. Я тогда достала
– Милая моя Харриет! – воскликнула Эмма, вскакивая с места и закрывая лицо руками. – Вы заставили меня более стыдиться своего поведения, чем я могу вынести! Помню ли я? Да, теперь я все вспоминаю! Я лишь не знала, что вы сохранили пластырь, – я и понятия не имела об этом до сего момента… Но то, что он порезал палец и я порекомендовала ему заклеить ранку пластырем, заявив, что у меня пластыря нет! Ах! Мой грех, мой грех! Ведь у меня в кармане лежал изрядный кусок пластыря! Еще одна моя безрассудная выходка! Я заслуживаю того, чтобы остаток жизни краснеть за этот поступок! – Успокоившись, она снова села. – Продолжайте, милая Харриет… Что там у вас еще?
– У вас действительно у самой был под рукой пластырь? Я и не подозревала об этом, вы вели себя так естественно!
– Значит, вы действительно отложили этот кусочек пластыря – ради него! – изумленно воскликнула Эмма; сочувствие к подруге не могло затмить ее невольного веселья. Про себя она прибавила: «Господи! Мне самой никогда не пришло бы в голову сохранить кусочек пластыря, который вертел в руках Фрэнк Черчилль! Такого мне ни за что не понять».
Харриет снова склонилась над шкатулкой:
– Здесь у меня нечто куда более ценное, то есть то, что было куда более ценным, потому что эта вещь, в отличие от пластыря, действительно некогда принадлежала ему.
Эмма сгорала от любопытства. Что же это за бесценное сокровище? Им оказался огрызок старого карандаша – остаток без грифеля.
– Это был его карандаш, – сказала Харриет. – Разве вы не помните? Нет, вижу, что не помните. Однажды утром – день я позабыла – возможно, во вторник или в среду перед тем вечером, он захотел записать что-то у себя в блокноте… что-то о еловом пиве. Мистер Найтли, кажется, рассказывал ему, как варить еловое пиво, и он захотел записать рецепт, но, когда он достал карандаш, там был такой маленький грифель, что вскоре он выпал, и карандаш перестал писать, и вы дали ему другой, а этот за ненадобностью он бросил на стол. Но я не сводила с него глаз, и, как только все отвернулись, схватила его и до этой секунды постоянно держала при себе.
– Как же, припоминаю, – вскричала Эмма, – помню отлично! Мы говорили о хвойном пиве… Да! Мы оба с мистером Найтли заявили, что любим его, а мистер Элтон во что бы то ни стало загорелся попробовать. Я отлично все помню. Мистер Найтли стоял вот тут, правда? По-моему, он стоял именно здесь.
– Ах! Не знаю. Не могу припомнить… Очень странно, но я не могу припомнить… Мистер Элтон сидел вон там, помнится, ближе к тому месту, где я сейчас.
– Продолжайте!
– Ах, но это все… Больше мне нечего ни показать вам, ни сказать, кроме того, что сейчас я собираюсь бросить обе эти вещицы в огонь, и мне
– Бедная милая Харриет! Вы действительно были рады хранить и лелеять эти вещицы?
– Да! Вот какая я была дурочка! Но теперь мне стыдно за себя и хочется забыть обо всем так же легко, как я их сжигаю. Видите ли, я поступила очень дурно, сохранив воспоминания о нем после его женитьбы… но мне недоставало решимости расстаться с ними.
– Харриет, но разве необходимо сжигать пластырь? Я ни слова не скажу об огрызке старого карандаша, однако липкий пластырь еще может пригодиться.
– Я буду счастливее, если сожгу его, – отвечала Харриет. – Мне неприятно смотреть на него. Я должна избавиться от всего, что связано с мистером Элтоном… Вот так!
«Когда же, – подумала Эмма, – настанет черед собирать все, связанное с мистером Черчиллем?»
Вскоре после того она получила возможность убедиться, что начало уже положено, и ей оставалось лишь надеяться, что цыганка, хоть и не нагадала, в буквальном смысле слова, судьбу Харриет, однако, можно считать, напророчила ей счастье. Спустя две недели после приключения с цыганами между ними состоялся разговор, и они поняли друг друга. В тот момент голова Эммы была занята совершенно другим, тем ценнее было то, что узнала она от Харриет. В ходе обычного разговора Эмма заметила:
– Знаете, Харриет, когда вы выйдете замуж, я бы посоветовала вам делать то-то и то-то, – и совершенно забыла о своих словах, пока, после долгого, почти минутного, молчания она не услышала, как Харриет с серьезным видом произнесла:
– Я никогда не выйду замуж.
Эмма подняла взгляд на подругу и немедленно поняла, что к чему. После недолгих колебаний, оставить ли слова Харриет незамеченными или нет, ответила:
– Никогда? Это что-то новенькое!
– Однако я своего мнения не изменю. Поколебавшись еще немного, Эмма спросила:
– Надеюсь, ваша решимость никак не связана с… Словом, вы так решили не из-за мистера Элтона?
– Фи, мистер Элтон! – в негодовании вскричала Харриет. – О нет! – потом Эмме удалось лишь разобрать слова: «человека, превосходящего мистера Элтона».
Эмма призадумалась. Стоит ли продолжать расспросы? Или сделать вид, что она ничего не заметила, и притвориться, будто она ничего не подозревает? Возможно, Харриет считает, что она рассердится, что ответит холодно на ее признание… А если Эмма будет молчать, может быть, она подвигнет Харриет на дальнейшие откровения; былая несдержанность, открытое и частое обсуждение надежд и чаяний теперь претили Эмме… Она сочла, что будет мудрее прямо спросить и тотчас узнать все, что она собиралась сказать и узнать. Прямота всегда лучшее средство достижения цели. Она ведь заранее решила, что подробно узнает о чувствах подруги; безопаснее для них обеих, если она спокойно и быстро рассудит все. Подумав так, Эмма заговорила:
– Харриет, не хочу заблуждаться относительно причин вашего решения, и… Ваша решимость… или, вернее, стремление никогда не выходить замуж основано на мысли, что человек, которого вы, возможно, полюбите, слишком превосходит вас по положению, чтобы думать о вас? Разве не так?
– Ах, мисс Вудхаус! Поверьте, у меня и в мыслях не было… Я и вправду не настолько глупа… Но мне доставляет удовольствие восхищаться им на расстоянии… и думать о его бесконечном превосходстве над всеми с восторгом, удивлением и благоговением – только такие чувства мне и подобают.