Эмма (пер. И.Мансурова)

Остин Джейн

Эмме его затея пришлась по душе; коробку достали, и скоро весь стол был завален кубиками, с которыми, казалось, никто так ловко не управлялся, как они двое. Они молниеносно составляли слова друг для друга – или для всех желающих поиграть. То, что игра была тихой, сделало ее особенно желанной для мистера Вудхауса, которого часто огорчали более шумные забавы, устраиваемые иногда мистером Уэстоном; теперь же хозяин дома мог с легкой душой предаваться любимым занятиям: сожалеть об отъезде «бедных малышей» или, подбирая оброненный игроками кубик, гордо указывать гостям на то, как Эмма красиво пишет буквы.

Фрэнк Черчилль выложил перед мисс Ферфакс ряд кубиков. Она окинула их взглядом и проворно

принялась составлять слово. Фрэнк сидел рядом с Эммой, Джейн – напротив них, а мистер Найтли со своего места мог наблюдать за всеми. Его целью было увидеть как можно больше, не выдавая при этом своего интереса. Вскоре мисс Ферфакс составила слово и с легкой улыбкой придвинула кубики назад. Если бы она собиралась скрыть слово от посторонних глаз, ей бы следовало немедленно перемешать кубики, но для этого смотреть нужно было на стол, а не на молодого человека, сидящего напротив. Как бы там ни было, а буквы остались неперемешанными, и Харриет, которая с жадностью бросалась на каждое новое слово, но сама до сих пор не угадала ни одного, придвинула буквы к себе и принялась за работу. Поскольку она оказалась соседкой мистера Найтли, то к нему и обратилась за помощью. Оказалось, что это слово «промах»; и, когда Харриет, ликуя, провозгласила свою отгадку, щеки Джейн слегка зарделись. Сомнений больше не было: предназначенное мисс Ферфакс слово имело для нее некий тайный смысл. Мистер Найтли увязал его со странным сном, увиденным Фрэнком Черчиллем, однако, какая между ними связь, было вне пределов его понимания. Могла ли его любимица настолько утратить свойственные ей застенчивость и деликатность? Мистер Найтли сильно подозревал, что здесь не обошлось без каких-то решительных шагов. Неискренность и лицемерие обступали его со всех сторон. Эти буквы – всего лишь предлог для ухаживаний и обмана. Детская игра призвана скрыть другую, более тонкую игру Фрэнка Черчилля.

С растущим возмущением продолжал он наблюдать за молодым человеком, с тревогой и недоверием следил он за обеими его ослепленными спутницами. Вскоре мистер Найтли заметил, что для Эммы приготовлено короткое слово и передано ей так, чтобы другие не видели, да еще с лукавой усмешкой. Он увидел, что Эмма быстро разгадала слово и нашла его в высшей степени забавным, хотя и сочла необходимым выразить свое недовольство шалостью, ибо вслух она сказала:

– Чепуха! Как вам не стыдно!

Потом мистер Найтли услышал, как Фрэнк Черчилль, метнув быстрый взгляд в сторону Джейн, предложил:

– Давайте покажем слово ей!

И столь же ясно услышал, как Эмма горячо возражает, но с трудом подавляет улыбку:

– Нет-нет, нельзя! Слышите, не смейте!

Тем не менее молодой человек настоял на своем. Этот щелкопер, который, казалось, умел любить без чувства и располагать всех к себе без труда, придвинул кубики к мисс Ферфакс и проследил за тем, чтобы она составила слово из предложенных букв. Естественно, мистеру Найтли стало интересно, что же это за слово, при всяком удобном случае он смотрел на стол и вскоре понял, что получилось слово «Диксон». Совершенно очевидно, для Джейн Ферфакс в этих шести буквах заключался еще и другой, скрытый смысл. Она явно рассердилась, заметив же, что за ней наблюдают, покраснела более густо, чем он ожидал, но сказала лишь:

– Я думала, что имена собственные загадывать нельзя!

С этими словами она решительно оттолкнула от себя кубики; казалось, игра стала ей неприятна. Она отвернулась от своих обидчиков и обратилась к тетке.

– Да-да, правильно, милочка! – воскликнула последняя, хотя Джейн не успела произнести ни слова. – Я как раз собиралась сказать. Нам в самом деле пора. Вечереет, бабушка будет волноваться. Дорогой сэр, благодарим вас за все, однако нам действительно

пора. Позвольте пожелать вам спокойной ночи.

Джейн не заставила себя долго ждать. Она поспешно встала из-за стола и выразила готовность уйти немедленно, но в этот момент все поднялись, засуетились, и она не могла выйти. Мистеру Найтли показалось, что к ней торопливо придвинули еще одну стопку букв, однако Джейн решительно отодвинула их в сторону, даже не взглянув на них. Потом она принялась искать свою шаль; Фрэнк Черчилль вызвался помочь… Темнело, в комнате царил полумрак, и как они распрощались, мистер Найтли не видел.

Он остался в Хартфилде дольше прочих гостей, размышляя о том, чему он оказался свидетелем. Увиденное и услышанное настолько потрясло его, что позже, когда внесли свечи, он счел необходимым – да, поистине обязанным, ведь он друг, заботливый друг – кое о чем намекнуть Эмме и кое о чем ее спросить. Предостеречь ее в столь щекотливом положении – его долг.

– Эмма, – начал он, – могу ли я узнать, какой забавный смысл, какое, если можно так выразиться, отравленное жало заключалось в последнем слове, поданном вам и мисс Ферфакс? Я его видел… Любопытно узнать, как одно и то же слово могло так насмешить одну девицу и так расстроить другую.

Эмма очень смутилась. Объяснить ему все как есть – невозможно: хотя ее подозрения никоим образом не развеялись, ей было очень стыдно за то, что она вообще высказала их вслух.

– А, то слово! – протянула она в очевидном замешательстве. – Оно ничего не значит, это просто шутка между нами.

– Кажется, это шутка только для вас и мистера Черчилля, – серьезно ответил он.

Он надеялся, что она что-нибудь скажет, но она молчала. По-видимому, ее голова была занята другим. Некоторое время мистер Найтли не знал, на что решиться. Целый сонм различных бедствий мерещился ему. Вмешаться? Но вмешательство не поможет. Эмма смущена – у нее есть некие общие тайны с мистером Черчиллем. Все говорит о том, что она влюблена. И все же он не смолчит. Он обязан ради нее рискнуть – даже если его нежеланное вмешательство навлечет на него ее гнев. Ее благополучию грозит опасность. Лучше вытерпеть все, чем после сокрушаться о том, что он пренебрег своим долгом.

– Милая моя Эмма, – сказал он наконец прочувствованно, но серьезно, – по-вашему, вы правильно истолковываете степень знакомства между известными вам джентльменом и леди?

– Между мистером Фрэнком Черчиллем и мисс Ферфакс? О да! Совершенно… Но почему вы сомневаетесь?

– Неужели у вас никогда, ни единого раза, не возникало повода думать, что он восхищается ею, а она – им?

– Никогда, никогда! – вскричала она искренне и горячо. – Ни разу, ни на сотую долю секунды не приходило мне в голову подобное предположение. Как вы только могли подумать?!

– Мне почудилось, будто между ними существует некая взаимная симпатия, я заметил, как они обменивались выразительными взглядами, которые, по-моему, не предназначались для посторонних глаз.

– О! Вы крайне позабавили меня. Оказывается, вы снизошли до того, что позволили своему воображению разгуляться – однако, уверяю вас, ничего подобного! Мне очень жаль разочаровывать вас в вашем первом опыте, но действительно ничего похожего между ними нет. Уверяю вас, тут нет и следа никакой привязанности, а то, на что вы обратили внимание, имеет совершенно иную природу… Сейчас я не вправе ничего объяснить… все это довольно глупо… однако в той части, которая поддается объяснению… то есть имеет смысл… могу вас уверить, что эти двое так же далеки от любви или взаимной привязанности, как любые двое из смертных. То есть я готова поспорить о чувстве с ее стороны и ручаюсь за то, что нет никаких чувств у него. Готова ручаться, что он к ней равнодушен.