Эмпатия
Шрифт:
Проходит два часа, прежде чем она выходит из здания. Ночь затянула небеса, гордая и полная луна ярко контрастирует на темном полотне. Мелоди разглядывает небо, почти удивляясь, что наступила ночь, а затем ее взгляд осматривает все вокруг, а нижняя губа исчезает во рту. Она нервничает, ее тело напрягается, когда девушка начинает шагать по улице.
Я следую за ней по пятам, держа расстояние, но она явно чувствует, что даю ей фору, явно чует меня. Ее ноги набирают скорость, пока девушка не начинает бежать на всех парах. Я гонюсь за ней, зовя по имени. Приходится
– Ты меня убьешь, – выдыхает она. Мои ноги замедляют шаг, а затем отступаю от Мелоди назад. – Ты до чертиков меня напугал. Клянусь, чуть не довел до сердечного приступа. Что с тобой не так?
Я делаю шаг вперед, хватая ее за плечи и вынуждая отступить к стене высокого здания, перед которым стоим. В ее глазах вспыхивает пламя. Должно быть, для нее это шок, так резко и без предупреждения, но мне нужно снова попробовать на вкус ее губы. Для меня это не ново, дело в том, что ее вкус не дает мне нормально спать и занимает почти все мои мысли. Нужно насытить свою жажду.
Я прижимаюсь своим телом к ее и наслаждаюсь тем, как девушка пытается оттолкнуть меня. Удачи. Мои уста клеймят ее без зазрений совести. От ее бормотаний по моим губам распространяются вибрации, она не отвечает на мой поцелуй, но я все равно скольжу языком, пробуя ее на вкус. Я прижимаюсь членом к ее паху, зарабатывая хныканье девушки, и ее губы, наконец, расслабляются и открываются для меня. Отпускаю ее плечи и зарываюсь пальцами в волосы девушки, сжимая в кулаки обе пригоршни. Ее руки скользят по моей спине, царапая, тогда как одна нога оборачивается вокруг моего бока. Ее тело тает напротив моего, от нее исходят тихие стоны, Мелоди не может оказаться достаточно близко. Кажется, будто она хочет раствориться во мне, и черт меня подери, если не хочу впитать каждую ее каплю.
Наши языки сражаются и танцуют вместе в битве похоти и ярости; я ненавижу то, как желание обладать ею делает меня слабым, а она ненавидит то, каким мужчиной я являюсь, и, тем не менее, пламя, что сглаживает все между нами, такое горячее, что невозможно противиться.
Я отстраняюсь и смотрю в бассейны ее зеленых, полных желания, и молящим меня о столь необходимой ей разрядке, глаз. Мне хочется воспользоваться этим, плавать в ее квинтэссенции, но необходимо обуздать свою глупость. Я на работе, на людях, она п*здец, какая юная, и на самом деле представляет для меня угрозу. Она – дочь моей цели. Пришла на место преступления, когда я все еще находился там. Стала частью преисподней, в которой живу. Моя рука сжимала ее шею; на ней осталась моя метка в виде синяка. Бл*дь, от этого я лишь сильнее возбуждаюсь; нужно отключить свой разум.
– Какого хрена ты делаешь на улице одна посреди ночи? Нам и правда нужно снова поговорить об изнасиловании и убийстве? – рычу я.
Ее тело вздрагивает и отталкивает меня, крошечные кулачки ударяют по моей груди. В течение двух минут из нее вырывается всплеск гневного бормотания, после чего девушка успокаивается. Морща нос, она фыркает и с легкостью освобождается от моего захвата.
Я проглатываю порыв вырубить ее, забросить в свою машину, отнести в ее комнату и оставить там спать, вместо этого бросаюсь и догоняю девушку.
– Прости... или типа того. – Я вздрагиваю, когда меня пронзает ее злой взгляд. – Тебе нужно быть осторожной. Ты безрассудна, и это меня раздражает.
Я забегаю на несколько шагов вперед до того, как осознать, что она остановилась. Поворачиваясь к ее враждебно-настроенному лицу, поднимаю руку, собираясь спросить, почему она остановилась.
Но тут с уст Мелоди срывается невеселый смех.
– Ты невероятен. Какого хрена ты хочешь? Почему тебе вообще есть дело? Зачем ты здесь прямо сейчас?
Хммм, поговорим начистоту, дружище.
– В мои рабочие обязанности входит присматривать за тобой, – говорю ей так, будто это очевидно.
Ее голова откидывается назад, а челюсть отвисает.
– Что?
Я сокращаю расстояние между нами, беру ее за руку и глажу большим пальцем запястье девушки поверх места, где бьется пульс.
– Сейчас ты в нашей юрисдикции и предположительно все еще в опасности, так что мы должны обеспечить твою безопасность.
Ее выражение лица перекашивается, глаза закрываются, а затем снова распахиваются; изнуренные озера блестят от непролитых слез.
– Так ты знаешь.
Наклонив голову, я рассматриваю ее, показывая нежность, в которой она так нуждается прямо сейчас. Мне хочется утешить ее, забрать пронизывающую ее естество боль. Но я молчу, пытаясь побороть, нападающие на меня, эмоции; это подобно ощущениям во время пробуждения после комы. Наплыв ощущений смущает и ужасает меня. Мне не хочется давать им волю, но организм перезагружается вместе с вирусом, и у меня нет системы защиты. Чувства просто наводняют, просачиваются в кости, кровь, разум, сердце.
Я быстро хватаюсь за злость к девушке, повинной в происходящем со мной дерьме, и держусь за нее, используя как якорь.
– Мне известно, что ты стала свидетелем абсолютного зла, почувствовала природу зверя, побывала в его объятиях, и все еще страстно желаешь опасности, так как сейчас подвергаешь себя риску. – Я становлюсь перед ней, заслоняя ее тело собственным. Слезы выскальзывают на свободу, сладостно скользя по ее румяным щекам. – Тебе не нужно шляться в поисках беды. Она сама тебя найдет.
Она вырывает руку из моей ладони.
– Ты такой ублюдок.
Смех, мрачный и глубокий, рвется из моей груди.
– Лучше запомни это, Пуйя.
Прищуривая нефритовые ирисы, она приковывает меня к месту.
– Пуйя?
Я киваю в сторону ее запястья. Она поворачивает его, чтобы взглянуть на татуировку. Качая головой, начинает говорить:
– Это лунный цветок...
– Цветущий в ночи эхинацериус, знаю, – заканчиваю я за нее, злясь на предположение девушки, будто я тупой и не могу понять, что это.