Энциклопедия русских суеверий
Шрифт:
«Разбойные» колдовские умения распространялись в поверьях и на острожников, ср. умение острожников заговаривать кандалы, исчезать мгновенно из глаз, наводить мертвой человеческой рукой сон на караульных. «В народных рассказах о волжских разбойниках нередко встречается, что пойманные и посаженные в крепкие стены острогов, они спасались колдовством: „Начертят на полу тюрьмы мелом или углем лодку и весла, сядут в нее и вынесутся в широкую раздольную Волгу“» (Сарат.) <Минх, 1890> (сходные повествования записаны в Сибири).
Воин, солдат — традиционно победитель зла, устранитель колдовских влияний. В сказках, быличках и преданиях воин нередко предстает «сильным» колдуном: «И пошел Ермак на Казань и Астрахань. И взял Ермак Казань и Астрахань, взял без силы-рати, один взял с двумя своими вестовыми, сам третей, значит. Ермак, между нами будь сказано, с прибыльцой немного был, то ись имел в послушании у себя малую толику шишигов (чертей). Где рати не доставало, там он и выставлял их» (Урал) <Железнов, 1910>. В этом повествовании (правда, художественно интерпретированном И. И. Железновым) Ермака относят к «полезным колдунам»: «иные употребляют чертей на дела, вредные людям, а иные на дела полезные».
При наличии большого числа «заговоров на оружие» и секретных молитв, «кои спасают человека от пуль и прочего», оружие (как и сами воины) могло представляться чудесным, заговоренным. «Знающему человеку достаточно подержать ружье в руках, чтобы отнять у него урон или поправить ружье, испорченное заговором. Он может заговорить заряженное ружье так, что оно не выстрелит» (Енис.); ср. также рассказ заглянувшего в принадлежащее колдуну ружье: там кто-то держит — в прицеле — сайгака (Урал) (сходный сюжет записан в Олонецкой губернии). В уральском повествовании сражение с башкирами выливается в поединок «знающих» воинов, язычника и христианина <Железнов, 1910>.
Колдунами в народном мировоззрении мыслятся порою и священники, церковный причт. Такого взгляда не чуждались даже образованные классы. Собор Лаодикийский тридцать шестым правилом вынужден был запретить членам клира быть волшебниками. Протопоп Аввакум «славен был в Лопатицах и Юрьевце как заклинатель чертей»; в 1672 г. патриарх Никон писал царю, что архимандрит Кириллова монастыря с братией напускает на его келью чертей. «Тотемский черный поп Иван умел наговаривать на соль и на воду, и людей портить, и тоску и ломоту напущать» (XVII в.) <Черепнин, 1929>.
«Один земледелец, по рассказу жития Никиты Переяславского, промышлял в своем селе ворожбою; потом постригся в монахи в монастыре святого Никиты и был сделан пономарем. Но и в этом новом звании не оставил своего прежнего обычая и тайно продолжал колдовать. Из города и деревень многие с больными приходили в монастырь, чтобы получить исцеление; этот же чернец-волхв говорил им: „Что понапрасну тратитесь? Приходите лучше ко мне. Когда я еще в миру жил, многие болезни врачевал, нечистых духов своим волшебством прогонял, не только человекам, но и скотам помогал“» <Щапов, 1906>.
В поверьях крестьян XIX-XX вв. колдунами и наставниками колдующих могут выступать, например, дьяконы (Тульск., Новг.).
«В Хмелинках колдунов полдеревни, — сообщали из Тульской губернии, — все они ученики покойного дьякона. Чтобы разогнать их, староста перед началом схода прочитает про себя до трех раз „Да воскреснет Бог“ — колдуны уходят».
В соответствии с подобными воззрениями, а также с наделением магическими силами всего, принадлежащего к церковному обиходу (а также к письменности, «письменам»), находилось популярное в XVII в. гадание по Псалтири, сохранившееся вплоть до наших дней. Книгу три раза на голове раскрывали, заранее наметив строку: чтение соответственного места служило ответом на задуманное.
Различные «письмена и записки» (а также записи разговоров) были в ходу у колдунов и у принадлежащих к самым разным сословиям, но обращавшихся к колдовству людей. «Верят вполне, что колдуны имеют при себе какие-то записки или маленькие книжки, которых никто не видит и не знает, что в них написано; записки эти они всегда носят в тайне, под пяткой в сапоге или лапте; если колдун неграмотный, то может также действовать как грамотный, так как достаточно того, что он носит при себе эти таинственные письмена» (Сарат.) <Минх, 1890> (судебные дела (XVII в. и позже) нередко содержат тщательные описания колдовских «воровских писем» <Елеонская, 1994>).
Колдунами могли считаться и представители необходимых, требующих особенных знаний или необычных для крестьян профессий — пастухи, плотники, печники, пасечники, мельники, кузнецы, коновалы и т. п. (см. ВОДЯНОЙ, КИКИМОРА, МЕЛЬНИЧНЫЙ, ЛЕШИЙ).
На Вологодчине записан характерный рассказ о колдовстве плотников: «У мужичка строили новый дом… Когда совсем выстроили, приходит подрядчик к хозяину, просит расчет, хозяин рассчитал сполна, но подрядчик стал просить пива и водки полуштоф. Хозяин отказал. Плотники ушли. Хозяин после них посылает сына в новый дом посмотреть на постройку. Тот вошел, вдруг выскакивает маленькая мышь, потом другая больше, потом еще больше, стали выбегать даже по кошке. Тот перепугался и вон к отцу. <…> Старик бежит к сыну и кричит: „Запрягай скорее лошадь и поезжай за мастером“. Сын запряг скорее, прихватил с собой деньги на водку и к мастеру поехал и стал его просить домой в новый дом на влазины… Старик встретил мастера с хлебом и солью и просит его в новый дом. Вдруг выскакивает маленькая мышь, мастер сказал: „Скажи своему стаду, чтобы сейчас же убрались вон!“ В одну минуту все мыши, и большие, и маленькие, вышли из избы».
Согласно севернорусским поверьям, колдун (или человек «знающий приворот») необходим на промысле (см. ВОДЯНОЙ): шишига — нечистый сажает колдуну на удочку рыбу (Урал); когда колдун «началил багорчик» для зимнего лова рыбы, «на багор настоящая рыба не шла, а шли, с позволения сказать, шишиги в виде осетриков» (Урал) <Железнов, 1910>. Уехав промышлять, колдун из Сорок знает, что делает оставшаяся дома жена: «А то рыбы свежей отправит: черти унесут. Ты уж не погуляешь от такого мужа» (Мурм.).
Совершать магические действия, стараясь повлиять на урожай, улов, благополучие скота (в определенные дни или по необходимости), колдовать, «кудесничать» могли и все крестьяне (рыбаки Сибири, например, в ночь на Великий четверг закладывали под стол крючки и поводки для самоловов, это должно было дать богатый улов и предохранить от порчи и пр.) <Громыко, 1975>.
Однако в самых ответственных случаях обращались к знахарю, колдуну: «В нашей местности в колдунов и знахарей верят гораздо больше, чем в докторов и фельдшеров» (Новг.). Крестьяне Енисейской губернии приходили к колдунам — «волхидам» с просьбой «научить какому-нибудь наговору, платя за это деньгами или натурой. Наговоры нельзя передавать (в смысле обучения) лицам моложе себя, равно как и задорным людям, а то волшебная сила от передающего перейдет к тому, кому наговор передан, а у первого наговор не будет действовать» (Енис.) <Арефьев, 1902>; грань между знахарем и колдуном в крестьянских поверьях XIX–XX вв. часто оказывается колеблющейся, размытой, а их роли смешиваются (ср.: сибирское «волхит» (волхид) — это и опасный колдун, и знающий необходимые наговоры человек) (см. ЗНАХАРЬ, ВОЛХВ).