Энциклопедия русских суеверий
Шрифт:
Возникший в глубокой древности символ креста (как и «крест-перекресток», росстань, место встреч и расставаний) концентрирует вокруг себя разнообразные силы, влияния, существа, ср.: совет парню в мезенской быличке о том, как отыскать чертей: «Хвостни бел камень на росстани, он отворится — тут они и есть». У крестов и на перекрестках могут появляться покойники, нечистые, черти, ведьмы; здесь они собираются, играют и пляшут по ночам; на перекрестках им оставляют приношения-относы и т. п.
Тем не менее обитающие на перекрестках нечистые, по имеющимся пока материалам, редко именуются собственно крестовыми. Название крестовый для обитающего на перекрестке нечистого духа отмечено на Смоленщине. На Среднем Урале кресные — общее название нечистых духов. Не исключена и связь названия кресной, крестовой со словом «крестный» в значении «крестный отец», облик которого нередко принимает нечистый дух.
КРИВОЙ, КРИВОЙ
«Кривому все криво» (Смол.).
Кривой — это и «одноглазый», «хромой» и «обманщик», «лжец»; кривдить — «кривить душой, обманывать»; кривич — «лукавый, лживый» (как полагали некоторые из крестьян, галичан, жителей Костромской губернии, прозвали кривичами «по их хитрости и изворотливости в торговых делах»).
Соответственно «кривы» (отличны от обычных людей, опасны) и лукавые, неправедные обитатели иного мира (см. ВРАЖОК). Крестьяне Вологодчины (и других губерний России) могли считать подозрительными людей прихрамывающих, «потому что черт, как известно, прихрамывает» <Иваницкий, 1890>. Уроды (кривые, хромые, слепые и пр.) — опасные люди (Орл.) (подчеркнем, однако, что восприятие уродства — как признака отмеченности — двойственно).
В народных рассказах, сказках действуют кривые бесы, черти, кривой вражонок, Лихо Одноглазое, чудовищные существа, напоминающие циклопов. «В Лумбовке раньше жили… были погосты. И вот одна рассказывала — как вечер придет, в лесу дрова зарубят. Все сразу ставни закрывали. А по деревне в это время бочку покатят — высокий, во лбу один глаз. По всей деревне прокатит бочку, а утром встанут — ни бочки, ни следа, ни г…» (Мурм.).
В пермской легенде Петанька-дьяволенок «костыляет и тащится кое-как на хромой ноге». В одной из местностей Орловской губернии про огонек над кладом говорили, что это, пугая путников, смотрит кривой черт одним глазом.
Образ кривого чудища в представлении крестьян сложился, по всей вероятности, в результате взаимовлияний народных поверий и апокрифических сказаний, где, согласно фантастической этнографии, существовавшей у многих народов, фигурируют «дивьи люди» (одноглазые, с собачьими головами и т. п.) В житии Елеазара Анзерского появляется «служебник единаок», в апокрифе о Соломоне — «бес об едином оце», в житии Никиты Переяславского бес принимает облик «монаха об едином оце» <Рязановский, 1915>.
КРИВОХВОСТИК — нечистый дух; водяной.
«Рыба в воду, черт на уду, кривохвостик на крючок» (пожелание рыболову) (Перм.).
КРИКСА, КРИКСА-ВАРАКСА, КРИКСА-ПЛАКСА, КРЫКСА, КРИК, КРИКЛИВЕЦ — детская болезнь, сопровождающаяся раздражительностью и плаксивостью; существо; вызывающее плач ребенка; фантастическое страшилище, бука, которым пугают детей.
«На мальчика криксы напали» (Тульск.); «Крыксы замаяли парнишонка: не знаю, што и делать» (Костр.); «Крычеть да реветь будешь, так тея крыкса-то и заберет» (Костр.); «Крик живет на детях» (Пенз.); «Заря-зарница, красная девица, возьми ты криксу рабе Божьей [имя] и денную, и ночную, и полуношную, и полуденную, и глазную; откель ты шла, туды ты и ступай: с лесу шла, на лес ступай, с поля ты шла, в поле ступай, с саду шла, в сад ступай, с лугов ты шла, на луг ты ступай, с моря ты шла, на море ступай, рабе Божьей [имя] спокой и смиренство дай» (Орл.); «Чтобы маленькие дети не кричали и не плакали, „показывают“ их в трубу или выносят за ворота, говоря: „Ворота скрып, а ты возьми младенца крик!“» (Терск.).
Криксой, крыксой (криксой-вараксой, крикливцем) именуется и детская болезнь (нередко от испуга), и вызывающее ее существо, которое «нападает» на ребенка, отчего малыш начинает беспокоиться и плакать, особенно по ночам, ср.: «Беспокойное состояние детей от какой-нибудь болезни называется в некоторых местностях „крикливцы“» <Демич, 1891>.
Стремление оградить новорожденного от крикс, крикливцев, забота о нормальном сне и спокойствии младенца (важных и для его здоровья, и для всего уклада жизни крестьянской семьи) «проявляется уже в первых рукодействиях над новорожденным, которого бабы парят в бане, приговаривая: „Спи по дням, расти по часам! То твое дело, твоя работа,
Облик криксы (как и других досаждающих младенцу существ) в поверьях очерчен неясно: это нечто назойливое и «крикливое», неопределенное, но опасное. Криксу можно «откликать» («откричать»), «вынуть», «выкурить», изгнать, заговорить, передать, переместить, ср.: «Криксы-вараксы! Идите вы за крутые горы, за темные лесы от младенца!» (Курск.)
Нередко первоначально гаданием (на угольках, глядя в воду, в зеркало и т. п.) определяют источник крика и крикс — от испуга, от дурного ветра, от глаза, от порчи и т. п. Один из наиболее распространенных способов лечения, удержавшийся до наших дней, — сбрызгивание: «При криксе ворожея берет блюдо с водой, шейный крест, два угля и, держа на руках ребенка, нашептывает воду и молится, ломая угли и опуская их на блюдо с водой. После этого погружает туда крестик и этой водой спрыскивает ребенка» (Пенз.) <Попов, 1903>. «В Енисейском округе при бессоннице детей брызгают на лицо ребенка сквозь дверную скобку, давая воде стечь с личика на порог, в уверенности, что бессонница падает на того, кто первым переступил порог. Иногда, чтобы успокоить детей, поют над их ушами, кричат, а чаще закачивают их» <Демич, 1891>. Из Воронежской губернии сообщали, что крикливых детей носят под колокол, отчего они будто бы успокаиваются <Селиванов, 1886>.
Менее распространенные способы лечения — «выкуривание» и «снятие относов». В Тульской губернии «старухи-знахарки лечат детей от испуга, бессонницы и плача по ночам так: думая, что ребенок в подобных состояниях испорчен и что его надо „выкурить“, берут ситцевые лоскутки, старые листы из духовных книг, клочок мху из угла избы и все зажигают в черепке; над последним ставят бедного ребенка и держат его до тех пор, пока он не закашляет от удушливого дыма. Лишь после того, как малютка, выбившись из сил от удушья, изнурится и побледнеет, кладут его в постель. В той же губернии при беспокойстве и вздрагивании ребенка во сне знахарки „снимают с него относ“: все тело дитяти измеряется ниткою из заветного клубочка — объем головки, длина носика, щек, живота и т. д., с нашептываниями, затем ее (нитку. — М.В.) относят на перекресток или в глухое место и бросают там с денежкою»; «лечат беспокойство и бессонницу детей так: расстилают рубаху ребенка на столе, измеряют расстояние от плечей до ворота, сучат нитку в середине и захватывают вместе с нею рубашку, складывают и кладут на ночь на пороге дверей. Если нитка расправится, то нарушитель покоя — ночной дух — прогнан» <Демич, 1891>.
«От крикс, бывало, парню оружейку сделают — над изголовьем повесят, а девке — прялочку» (Волог.) <Адоньева, Овчинникова, 1993>.
При сопровождаемом различными магическими действиями заговаривании крик традиционно «передавали» утренней заре, звезде, а чаще всего — курам и петухам, ср.: держа ребенка, стоя лицом на зарю, произносят: «Заря-заряница, красная девица, утренняя Ирина, Дарья полуденная, придите, возьмите денной крик и полуденный полукрик, отнесите его в темные леса, в далекие края, синие моря, на желтые пески, во имя Отца и Сына и Св. Духа» (Сарат.); «знахарка берет кружку воды, ведет больного в „курник“ и начинает брызгать водой сонного петуха, место которого, где сел, приметила засветло. Когда петух, проснувшись, закричит, приговаривает: „Петух-хрип, возьми с младенца Ивана крик, а ему дай сон“» <Попов, 1903>. «Когда дети часто кричат (плачут) по ночам, то бабка, а иногда и сама мать, вечером несет ребенка в сарай, где ночуют куры и заговаривает ему криксы так: „Куры рябаи, куры сераи, куры чернаи! Возьмитя сваи криксы ат хришшонного, паражонага, малитвиннаго раба Божьего младенца [имя], аддайтя наш сон“. Некоторые же в подобных болезнях в курнике купают детей на деревянном обруче и снятую с дитяти рубашку бросают там» (Курск.) <Машкин, 1862>. Жители Орловщины, стоя с ребенком под куриной нашестью, произносили трижды: