Энциклопедия русских суеверий
Шрифт:
Неопределенность и неодноплановость обликов смерти отмечена в сибирских поверьях Г. Виноградовым. Упоминая такие «воплощения-превращения» смерти, как седой старичок, двенадцать белых котиков, три цыпленка, он констатирует, что в виде скелета («костей», «костей без мяса») смерть представляется здесь сравнительно редко. Ее появление, присутствие может подразумеваться, а не описываться детально. Ярко очерченного образа смерти в сибирских поверьях нет: «Смерть видит не всякий. Чаще видят ее грешные люди; праведные — редко и то только на момент. Видят ее или задолго до ее последнего прихода или перед моментом расставания души с телом. <…> В шести верстах от с. Илея была заимка, где жили старик с женой и дочерью. В одну из суббот, когда поминают „родителев“… семья стояла на молитве. Вдруг дверь приотворилась и в избу начали вбегать белые котики. Их вбежало двенадцать штук. Все они уселись под столом. Хозяин успокоил испугавшуюся было жену и дочь, а сам разрезал хлеб на четыре куска (крестообразно) и каждый кусок еще на три части и положил их под стол. Котики съели хлеб и таким же порядком, каким вошли, оставили избу. <…> Думают, что это была смерть. Через неделю старуха умерла, старика вскоре убило деревом во время бури; дочь куда-то уехала» <Виноградов, 1923>.
Не персонифицируясь (прежде всего это характерно для поверий, обрядов), смерть остается незримой; таинственным всесильным влиянием, «веянием» «Сидели мы раз вечером (рассказывает старуха-крестьянка. — М. В.) — потом легли все спать, а мне не спится, да и полно: тоска страшная приступила, по сердцу точно кошки царапают. Это, и лягу, и глаза скрою, а все не сплю, тошно и душу щемит; что-нибудь с родными неладное делается, думаю. Все же забылась. Вдруг как застучит кто-то в окно, инда рама заходила. Я вскочила, бросилась к окну, окликнула — нет никого. Сотворила молитву, разбудила своих, рассказала им: так и решили — либо кто умер из сродников, либо над нами что собирается. И верно. Рано утром приезжает ко мне мужик из села Егорья и говорит, что брата моего нашли в петле мертвого. Так и знай, когда услышишь стук ночью, что даром это не пройдет никому. Али тоже, вон, каша из горшка вылезет, когда печь давно закрыта, али самовар заорет, кипевши, толстым голосом, али смола тоже, вот, вытопится из подворотни: гляди, что даром не пройдет» (Влад.) <Попов, 1903>. О появлении смерти свидетельствует лишь необычный стук (Сургут.). «По смерти кого-либо открывают в доме двери, пропуская смерть» (Костр.); после выноса покойного запирают ворота, «чтобы смерть не вернулась в дом» (Ворон.) (см. ПОКОЙНИКИ).
Кроме того, в быличках и поверьях смерть принимает обличья самых разных существ — в частности, болезней, персонификаций болезней (особо опасных или эпидемических). Она может отождествляться со смертельной болезнью или действует ее посредством. Согласно сообщению из Нижегородской губернии, при опахивании от морового поветрия некоторые из женщин видели и самую смерть, «приходящую к рубежу в виде гнусной бабы». Изгоняемая «смерть– эпидемия» способна воплотиться в любое живое существо, но преимущественно черного цвета (см. КОРОВЬЯ СМЕРТЬ, ОСПА, ХОЛЕРА).
Смерть появляется в облике покойника (см. ПОКОЙНИКИ). В быличке Новгородской области выходящая с кладбища «притка-смерть» преследует прохожего (см. ПРИТКА); по костромскому поверью, «если увидишь кого-либо из живых в виде мертвеца, так он еще поживет, потому что это значит — смерть его умерла». Смерть (предвестье смерти) воплощается в обличье двойника человека, (см. ПОКОЙНИКИ, ДОМОВОЙ).
«Образ действия» смерти («смертей») описывается по-разному: за появлением «зримой смерти» следует «посечение» ею и тела умирающего, и заключенной в нем жизни («жизненности»), высвобождающее душу. «Отнимая жизнь у человека, смерть подкашивает его в сердце» (Новг., Череп.); «Смерть приходит на землю с оружием, сначала подсекает человеку ноги, потом руки и голову, хотя этого не видно» (Новг., Белоз.).
«Посечение» умирающего отождествляется с предсмертными мучениями, более или менее тяжкими, длительными для грешных, краткими — для праведных: «Тогда святые ангелы сказали смерти: „Что медлишь? Разреши душу сию от соуз плотских, скоро и тихо разреши, не имать бо много тяжести греховные“» [Житие Василия Нового]. Отметим, что длительные предсмертные страдания в поверьях XIX–XX вв. могут восприниматься двояко — и как свидетельство греховности, и как предуготовление-переход к иному, лучшему и вечному бытию — «хорошо, когда человек выболит» (Костр.).
Иногда предсмертные мучения — своеобразная борьба, поединок со смертью, оканчивающийся ее торжеством. Наиболее последовательно тема «поединка со смертью» (или «обмана смерти») разрабатывается в историко-литературных памятниках, легендах и сказках.
В «Повести о прении Живота со смертью» смерти противостоит Аника-воин, богатырь, «славный своею силою», грозный, жестокий, самонадеянный; дожив до 21 года, Аника-воин решает ехать в Иерусалим-град церкви Божии разорять. Выехав в чистое поле, он желает найти достойного противника: «Хоть бы смерть пришла!» И смерть является на зов. Аника-воин обещает «раздавить ее мизинным пальцем». «„Не хвались, прежде Богу помолись; сколько ни было на свете богатырей, а всех одолела!“ Рассердился Аника-воин, напускает на смерть своего борзого коня, хочет поднять ее на копье булатное; но рука не движется. Напал страх на Анику-воина, и он, гордый богатырь, просит пощады у смерти. Он просит у нее сроку сначала на год, потом на три месяца, на три дня, на три часа и наконец на один час, чтобы раздать нищим свое имение. Но смерть не дает ему сроку и на единую минуту. Замахнулась она острою косою и подкосила Анику-воина; свалился он с коня и упал мертвый». «Повесть о прении Живота со смертью» принадлежала к разряду общераспространенных в средние века поучительных сочинений, «толкующих о тленности мира» (как и о тщетности противостояния всевластной смерти — Божьему наказанию) <М — ов, 1872>.
В некоторых сказочных сюжетах действия одолевающего смерть героя более успешны (смерть поймана, обманута, посажена в торбу и т. д. <Афанасьев, 1990>.
Развитие темы «изгнания смерти» находим в онежской «сказке-бывальщине», где лазутчики красных ведут агитационную работу в тылу у Деникина, в охваченном эпидемией тифа селе. Причина эпидемии — смерть в образе человека с косой, который появляется в полночь и намерен «всех погрести». «Все начали сговариваться, как быть дальше, что делать, чтобы поймать смерть, решили так: всем до одного мужчинам выйти до одиннадцати часов ночи на улицу, взять с собой иконы и святой воды для кропления. Так и сделали; вышли все на улицу — раскидались: кто несет иконы, кто кропит святой водой» (агитаторы красных, «два храбреца», остаются в засаде): «Двенадцатый час — вот смерть подходит, эти два храбреца хватают ей за горло и мучают, но замучить не могли, ибо пробило двенадцать часов — смерть скрылась. Все ушли — проспали до утра. Наутро собираются опять — приходят агитаторы, заводят речь о восстании на Деникина. Мужички согласились. „Только, — говорят, — с таким условием, чтобы уничтожить смерть“. Агитаторы велели всех больных отправить в больницу лечиться и этим избавиться от смерти. Мужички запрягли лошадей и отправили всех больных. Смерть, видя, что дело тут не выходит ничего, пошла на фронт, чтобы там дело свое вести» <Рождественская, 1941>.
Подобные «жизнеутверждающие» сюжеты (отражающие представления о возможности воздействия на «смерть– существо») в крестьянском фольклоре XIX-XX вв. коррелируют извечную мечту о «жизни без смерти» и здравый смысл. Они не завершаются окончательным уничтожением смерти, предполагают только «ее поимку или отсылку», временное от нее избавление (точно так же при опахивании во время эпидемии хоронится не смерть, но лишь одно из ее воплощений).
Для быличек и бытующих поверий (подвергавшихся усиленному воздействию христианской проповеди) тема борьбы или игры со смертью малохарактерна. Она может развиваться на пограничье «достоверных» и сказочных сюжетов.
В быличке Иркутской губернии умирающий неожиданно вскакивает и бросается в подполье — «он погнался за смертью. Она от него в подполье, он за нею, поймал ее каким-то родом за волосья и вытащил. Она тут обратилась в помело. Мужик ее выбросил и (на этот раз) оздоровел». Основываясь на материале сибирских поверий, Г. Виноградов констатирует — «в конечном счете смерть неизбежна; мало того, она необходима» — «земля не сдержит, если помирать не будут» <Виноградов, 1923>.