Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Корман Яков Ильич

Вообще же образ ультра Высоцкий впервые применил к себе в стихотворении, написанном еще в Школе-студии МХАТ! Начинается оно так: «Прошу простить меня за стиль мой ультранизкий, / Я ожидаю всё — и брань, и свист. / Она была надомной машинисткой, / А он был паровозный машинист^.

Таким образом, суть разбираемой строфы из «Пародии на плохой детектив» сводится к тому, что поэт, выступающий в образе «несовейского человека», при помощи инфракрасного объектива запечатлевает советскую жизнь с фотографической точностью (как в прямом, так и в переносном смысле).

А ведь если вдуматься: песни Высоцкого — это и есть фотографические снимки советской действительности, за которые в июне 1966 года он был «пострижен и посажен» (арест в Риге и пребывание в одиночной камере). Вот как этот мотив реализован в «Пародии»: «Наш родной Центральный рынок стал похож на грязный

склад, / Искаженный микропленкой, ГУМ стал маленькой избенкой». А незадолго до этого, в сентябре 1966 года, появилось «Письмо из Москвы в деревню», где главный герой обращался к своей жене и также упоминал ГУМ: «До свидания! Я — в ГУМ, за покупками. / Это — вроде наш лабаз, но со стеклами». Сразу устанавливается тождество между двумя песнями: Центральный рынок = ГУМ; склад = лабаз. Причем если у «мистера Джона Ланкастера Пека» ГУМ превращается в избенку, то герой «Письма» приравнивает ГУМ к лабазу (то есть оба «играют на понижение», что создает контраст с советской пропагандой). Напрашивается вывод: герои этих песен — суть авторские маски, так как каждый из них «искажает» (с официальной точки зрения) советскую действительность.

Но продолжим сопоставление «Пародии на плохой детектив» с «Письмом пациентов Канатчиковой дачи».

Если в первом случае главный герой выступает в образе врага, то во втором появится такая строка: «Этот контра Рудик Вайнер» (черновик /5; 473/). Подобный образ лирического героя встречается в стихотворении «Я не успел» (1973): «Мои контрабандистские фелюги / Худые ребра сушат на мели», — а также в песне «Еще не вечер» (1968), где Театр на Таганке был представлен в виде пиратского корабля-корсара, за которым «гонится эскадра по пятам». Мы уже говорили о том, что и контрабандистские фелюги, и пиратский корсар являются продолжением масок вора, уголовника, заключенного и хулигана из ранних песен, то есть людей, находящихся вне закона и в оппозиции к официальной власти (20 июня 1974 года Высоцкий написал С. Говорухину, снимавшему фильм «Контрабанда»: «Так что продолжай, Славик, про контрабанду, хотя бы контрабандным путем. Если надо что-нибудь там вывезти или ввезти из инородного — поможем. Нам это теперь — тьфу» /6; 413/; в том же году начинается работа над «Таможенным досмотром», где герой будет размышлять: «На меня косятся. / К выходу броситься? / Встать за контрабандою в углу?» /4; 459/).

Самому же Высоцкому было прекрасно известно, что власти считают его «контрой»: «Впоследствии, вспоминая обо всем этом в Москве, Володя каждый раз особенно напирал на то, что, по версии отдела ЦК, “приехал сын Саака Карповича с контрой, — то есть, значит, не я приехал с Давидом, а он со мной…”» [658] . И сам он также ощущал себя контрой, поскольку настоящий поэт всегда будет противником тоталитарного режима (как сказано в «Балладе о вольных стрелках»: «И живут да поживают, / Всем запретам вопреки»; а в черновиках еще откровеннее: «Бедняки и бедолаги — / Все, кто против, вопреки…»; АР-2-157; сравним заодно с аллегорическим образом дождя в черновиках песни «Оплавляются свечи…», где вода пытается «сквозь просочиться, / Плоскостям вопреки» /3; 419/).

658

КарапптянД. Владимир Высоцюш: Воспоминания 2-еизд., доп. М… Захаров, С. 174.

Поэтому и сам Высоцкий, и его герои всегда действуют наперекор и наперерез: «Отправляемся мы судьбам наперекор, всем советам вразрез» («Километры», 1972), «Наперекор пословице поступишь» («Цунами», 1969), «Наперекор течению к верховью / Без паруса на веслах доплыви» («Баллада о любви», 1975; черновик /5; 323/), «Я вышел им наперерез» («Песня летчика-истребителя», 1968), «Я думаю, ученые наврали — / Прокол у них в теории, порез: / Развитие идет не по спирали, / А вкривь и вкось, вразнос, наперерез» («У профессиональных игроков…», 1976), «Ученые, конечно, не наврали, / Но ведь страна искусств — страна чудес: / Развитье здесь идет не по спирали, / А вкривь и вкось, вразрез, наперерез» («Олегу Ефремову», 1977), «Если шел вразрез — / На фонарь, на фонарь!» («Так оно и есть…», 1964), «Мы — антиподы, мы здесь живем» («Марш антиподов», 1973).

По этой же причине поэт всегда ратовал за ломку существующих порядков: «Но есть сопротивление пластов, / И есть, есть ломка старых представлений!» («Революция в Тюмени», 1972), «Если

ломке не сбыться — / Торжествую не я: / И опять возвратится / Всё на круги своя» («Оплавляются свечи…», 1972; черновик /3; 419/), и высказывал желание нарушить все традиции («Семейные дела в древнем Риме», 1969), а также: «Я этот хор бездарностей нарушу» («О поэтах и кликушах», 1971; черновик — АР-4-193), «Мне объявили явную войну / За то, что я нарушил тишину» («Я бодрствую…», 1973). И хотя советские люди воспитаны в послушании властям («Волк не может нарушить традиций»), но лирический герой Высоцкого не таков: «Я из повиновения вышел / За флажки…»(«Охота на волков», 1968).

При этом и антиподы, и вольные стрелки с готовностью принимают всех, кто присоединяется к ним: «Когда провалишься сквозь землю от стыда / Иль поклянешься: “Провалиться мне на месте!” — / Без всяких трудностей ты попадешь сюда, / А мы уж встретим по закону, честь по чести. <.. > Над наших входом читайте фразу: / “Любым и всяким у нас — почет!”» /4; 323/ = «Здесь с почетом принимают / Оторви-, сорвиголов» (АР-2-158) («встретим» = «принимают»; «любым и всяким» = «оторви-, сорвиголов»; «почет» = с почетом»). Кстати, и сам поэт является одним из таких сорвиголов; как сказано в песне «Погоня» (1974): «Я, башку очертя, гнал, забросивши кнут». Но когда ему плохо, этот мотив сменяется на противоположный: «Сорвиголов не принимаю и корю, / Про тех, кто в омут с головой, — не говорю» («Песня конченого человека», 1971). А в «нормальном» состоянии он часто бросается в омут: «Бросаюсь головою в синий омут» («Реальней сновидения и бреда…»), «С головою бы в омут — и сразу б…» («Копошатся — а мне невдомек…»), «В прорубь надо да в омут, — но сам, а не руки сложа» («Снег скрипел подо мной…»).

В свете сказанного закономерна параллель между «Балладой о вольных стрелках» и стихотворением «Мы без этих машин — словно птицы без крыл…» (1973): «На равнинах поем, на подъемах ревем, — / Шоферов нам еще, шоферов нам! <…> Полным баком клянусь, если он не пробит, — / Тех, кто сядет на нашу галеру, / Приведем мы и в божеский вид. / И, конечно, в шоферскую веру» = «Здесь с почетом принимают / Оторви-, сорвиголов. <.. > Здесь того, кто всё теряет, / Защитят и сберегут: / По лесной стране гуляет / Славный парень Робин Гуд!».

Кроме того, призыв «Шоферов нам еще, шоферов нам!» напоминает написанные в том же году «Мистерию хиппи» и «Марш антиподов»: «Так идите к нам, МакКинли <…> Будет больше нас, Мак-Кинли!» [659] ^[660] , «Любым и всяким у нас — почет!» Такое же гостеприимство любым гостям в стихотворении «Живу я в лучшем из миров..»(1976) демонстрирует лирический герой: «Любой ко мне заходи!».

659

Сравним еще в «Театрально-тюремном этюде на Таганские темы»: (1974): «Побольше нам “Живых” и “Пелагей”, / Ну, словом, — больше “Добрых человеков”!».

660

Золотухин В. С. Секрет Высоцкого: Дневниковая повесть. М.: Алгоритм, 2000. С. 123.

А о личностном подтексте «Марша антиподов» свидетельствует также дневниковая запись Валерия Золотухина от 01.02.1973, где он приводит следующие слова Высоцкого: «Я нахожусь постоянно в жутчайшем раздражении ко всему… Я всё время в антагонизме ко всему, что происходит…:^⁶.

Таким образом, поэт ощущал себя антиподом по отношению к окружающей действительности. Об этом же идет речь в черновиках «Песни автомобилиста» (1972): «Когда еще я не был антиподом / И танцевал всеобщую кадриль, / О, как я уважаем был народом!.. / Теперь же у меня — автомобиль» /3; 365/. А потом он перестал «танцевать всеобщую кадриль» (как сказано в черновиках «Памятника», 1973: «Выбивался из общей кадрили» /4; 260/), и получилась следующая картина: «Вот заиграла музыка для всех — / И стар, и млад, приученный к порядку, / Всеобщую танцует физзарядку, — / Но я рублю сплеча, как дровосек: / Играют танго — я иду вприсядку» («Муру на блюде доедаю подчистую…», 1976). Точно так же «вразрез» танцевал он в «Масках» (1970): «Они кричат, что я — опять не в такт, / Что наступаю на ноги партнерам», — и пел в стихотворении «Нараспашку — при любой погоде…» (1970): «Из меня не выйдет запевалы — / Я пою с мелодией вразрез».