Эпилог к концу света
Шрифт:
– Думаешь,их будет много?
– спросил деловито.
– Не знаю. Главное, меня внутри круга они вряд ли достанут,там так хлынет – никакая внутренняя сопротивляемость им не поможет. Ты, главное, сам продержись, это почти наверняка ненадолго, – я ободряюще похлопала его по груди. Потом, подумав, потянула за короткую косицу на виске, чтобы поцеловать. – На удачу. Пусть у нас получится.
– Стай, ты… странно себя ведёшь, - нахмурившись, заметил вождь.
– Что-то не так? Ты сомневаешься?
– Нет, просто немного волнуюсь. Дело-то серьёзное, – улыбнулась –
Пачкать одежду сейчас было не жалко, просто привычка: в открытую кожу гораздо удобнее втыкать нож.
Жалела я сейчас об одном: что не простилась, не предупредила и не пожелала ему найти наконец подходящую, хорошую местную женщину. Сказать мне было несложно, а вот переживать реакцию Чингара на подобное заявление совсем не хотелось. Не поймёт, не оценит и ещё, чего доброго, вообще свяжет, утащит отсюда домой… Он хороший и здорово натренировался в умении слышать и понимать мои слова, но это для него было бы чересчур.
Тоже своего рода самообман, конечно. Чингара было жалко и хотелось верить, что всё у него наладится. Хотелось, но совсем не верилось: в глубине души я понимала, что так не получится. Ему будет больно, и Бездна знает, как он сумеет жить дальше. А скорее – не сумеет вовсе,и это будет на моей совести. И стоило подумать об этом, как меня начинали грызть сомнения.
Маги крови чаще всего одиночки. Не привязываться – это очень важное правило нашей жизни. Да, никто не следит за его исполнением, это каждый раз личный выбор, и кому-то везёт найти компромисс. Но любые крепкие чувства – это слабость,тяжёлая гиря, которая виснет на руке, не давая поднять нож. Причём найти любящего иналя, который согласится на постоянное проведение родным существом рискованных ритуалов, сложно, но возможно, я знаю такие примеры. А вот в подобных случаях это дополнительный груз души.
Не всегда крови достаточно, чтобы ритуал выполнил своё предназначение,и тогда маг крови платит жизнью.
Уходить легко. Тяжело тем, кто остаётся со своей болью. Поэтому лучше не привязываться: зачем ломать кому-то судьбу? Да, с Чингаром я сопротивлялась как могла, хотя утешение это было слабым...
Мятный холод утреннего воздуха. Стылый камень под коленями. Чистая серебристая льдинка ножа, который послужит мне в последний раз.
Уходить легко. Холодно, больно, но – не больнее, чем оставаться. И о прошлом думать легко, но лучше бы вообще не думать, потому что сейчас от этого ещё больнее.
Боль привычно пробила грудь и потекла горячей струйкой вниз, на живот. Засела между рёбер занозой, отдалась в горле металлом и солью.
Боль хлынула во все стороны, разрывая энергетические спайки между миром и Бездной. Из застарелой, воспалённой раны гноем тайюн хлынула скопившаяся сила.
Это ведь просто болезнь; не отдельного разумного существа, а всего мира. Она прорывается обострением тогда, когда давление извне становится нестерпимо мучительным, когда наступает Сезон Смерти, придуманный где-то далеко злым, несчастным и неумелым творцом. Потому что счастливый и добрый не заставит своё творение умереть, не бросит,
Зелёна мать! Если есть в этом многообразии миров боги, пусть услышат, пусть эта сволочь лучше сказки про любовь сочиняет – глупо, наивно, приторно, но зато все живы. И никому не придётся платить собой за свободу своего мира от придуманной для него смерти...
Такие сложные чары не требуют контроля, всё учтено в построении узора. Нужно только влить силу, много силы, и ждать, пока сработает. Не остановить, не изменить, не исправить – можно лишь наблюдать в последний раз, как танцуют клинки в сильных смуглых руках. Как нелепые, бессмысленные и бесполезные твари вязнут в густеющем воздухе, падают одна за другой.
Потом угол зрения вдруг меняется – обессиленное, уже почти ставшее пустой оболочкой, тело заваливается набок. Тьма стаей мошкары вьётся вокруг, и сложно видеть уже хоть что-то – лишь набор мельтешащих цветных пятен. И тяжело стучит в ушах, затихая, пульс, который заглушает все прочие звуки.
Потом – последний проблеск рассудка, который позволяет поймать напряжённый,испуганный, неверящий взгляд по-звериному жёлтых глаз.
А потом я умерла.
Состояние было странным. Я продолжала сознавать себя собой, но одновременно помнила момент собственной смерти и понимала, что это всё не было сном или видением.
И одновременно с этим я чувствовала себя… кусочком мира? Им всем целиком? Частью Бездны, бескрайнего чёрного океана, омывающего крошечный голубой шарик ласковыми водами?
В это бесконечно долгое мгновение я знала всё. О рождении нашего мира из чужих фантазий, о его осознании самого себя, о том, как он перерос нелепую злую сказку, как сумел уцелеть, как спасал своих разумных обитателей, ощущая, что именно они – единственный шанс на спасение. О долгой борьбе с точащей силы болезнью, о поисках лазеек и, главное, способа совершенно отвязаться от того источника, который породил его – и грозил уничтожить.
А потом меня дёрнуло куда-то назад и вверх, скатало в рулон, скрутило, сплющило – и втиснуло в маленькую чёрно-белую комнату с видом на море.
– Да! – радостный возглас Агеля заставил дёрнуться всем телом и ошалело заозираться. – Успел. Перехватил! Сталь, ты как? Это вообще ты?
– Не знаю… – пробормотала неуверенно. – Местами. Я же вроде бы умерла. Как я здесь?..
– Я тебя перехватил! – гордо сообщил Агель, сияя довольной улыбкой.
– Твою личностную матрицу, а если по-простому – душу.
– А! Ага… – медленно кивнула я. – А зачем?
– То есть как – зачем? – опешил он.
– Так. Зелёна мать. Погоди, я туго соображаю, - попросила я, махнув на него рукой. Зажмурилась, потёрла ладонями лицо, поражаясь полноте и правдивости ощущений. Кое-как собралась с мыслями.
– Ты не подумай, что я жалуюсь, я просто не понимаю. Как ты умудрился всё это учудить? Зачем это тебе? И почему ты не предупредил меня, что попытаешься?
– Прости, не успевал уже, да и обнадёживать лишний раз не хотелось. Вдруг не вышло бы? – Агель развёл руками.