Эпилог
Шрифт:
Я бросила отчаянный взгляд на Мэла. Он хмурился и кусал щеку изнутри. Ну, скажи что-нибудь!
— Это правильно, Эва, — сказал он после молчания. — Я не подумал о тебе и подставил под удар. Пока не поздно, постараемся исправить общее впечатление.
Да плевать мне на чьи-то впечатления! Я буду засыпать без Мэла. И по утрам открывать глаза без него. Встречаться в институте на лекциях и держаться за руки по пути в столовую. А потом целомудренно прикасаться губами к его щеке и расходиться с разные стороны. Детство какое-то. И месяц в доме самого старшего Мелёшина!
Не удержавшись,
— Тише, Эвочка, — обнял он. — Это не конец света. Я буду рядом. Ты не заметишь, как пролетит время.
— Мне страшно.
И это правда. Я разучилась быть храброй без Мэла.
— В доме деда тебя защитят лучше, чем в правительственном бункере, — сказал он весело. Значит, что-то задумал.
"А полнолуние?" — посмотрела вопросительно на Мэла.
"Мы справимся" — ответил он тем же взглядом.
И я поверила. Мэл не пропадет. Он выпутается даже из безвыходной ситуации.
— Гошик, ты ведь умрешь с голоду! — пришло в голову.
Он же не справится без меня! Отощает и зарастет грязью. И нестиранными рубашками. И устроит в нашей квартирке холостяцкий притон.
— С чего ты взяла? — ухмыльнулся Мэл. — Я научусь готовить… м-м-м… яичницу. И буду считать дни до свадьбы.
— А по-другому никак? — обернулась я к Константину Дмитриевичу.
— Правила обязывают, — сказал он вслух, а мне послышалось: "Постараемся выправить репутацию". Запоздало и смешно изображать наши отношения с Мэлом добродетельными и невинными. О совместном проживании элитных деток наслышаны самые захудалые сплетники.
Хорошо. Как скажете. Я устала бороться. Дурацкая свадьба и так изломала мои принципы и поставила приличия света выше желаний.
Самый старший Мелёшин основательно подготовился. И даже придумал объяснение для досужих сплетников, почему в алой зоне живется лучше, чем у родного папеньки. Потому что дорога до института короче. Ага, и я не потрачу бесценное время на пустую езду, а погружусь в учебу, стремясь каждую свободную минуту к вожделенному аттестату.
В итоге на ближайший месяц — алая зона, "Эклипс" с личным водителем, два охранника и компаньонка. Да-да, компаньонка, которая будет блюсти мою девичью честь. Хотя последнее несколько запоздало, не находите?
33
А ведь мне понравилось.
Вот, оказывается, что держало меня в постоянном напряжении — столичная толкотня, теснота, давка. Шум, гам, сутолока — всё ушло. Алая зона стала заповедником души. Тишина, птицы поют, солнышко пригревает. Благодаря накинутому теплому колпаку и деревья зазеленели раньше, чем в городе, и газоны подернулись зеленым пушком. А уж разноцветье клумб завораживало надолго.
Специально для меня поставили качели с широкой скамьей под тентом, и я, покачиваясь, смотрела на цветы, на парк и на лес, переставший быть страшным. Глаза отдыхали, отдыхало и сердце. На душе поселилось небывалое спокойствие. Его-то мне и не хватало, как и умиротворенности.
Мне отвели ту же гостевую комнату, что и в прошлый раз. И это тоже радовало, потому что я успела привыкнуть к ней и полюбить вид из окна. Кот поселился со мной. Мэл поджал губы, но промолчал, когда усатый запрыгнул на кровать и развалился на подушке.
Мэл отвез в алую зону меня, Кота и вещи. Две сумки — не так уж много для одного месяца. И все же, покидая общагу, я заранее испытывала чувство ностальгии. Квартирка на четвертом этаже стала мне домом. Нашим домом. Уютным гнездышком. Ну, вот, опять слезы просятся.
Мэл провел со мной весь субботний день, и я не могла оторваться от своего мужчины. Держалась за него, боясь отпустить. Ё-моё, можно подумать, это последние часы вместе, и близится вечная разлука. Мы гуляли по парку, и у меня закружилась голова, но не от слабости, а от чистого свежего воздуха, насыщенного хвоей и молодой листвой. Солнце трепыхалось в ветвях деревьев, предлагая поиграть с тенью в жмурки. На конюшне мы покормили лошадей яблоками. Черная Икра забавно фыркала, когда брала мягкими губами сочные фрукты с ладони. Кот как привязанный трусил следом и со скучающим видом оглядывал окрестности. Он словно бы говорил: "Это не я за вами бегаю. Это вы как назло путаетесь под лапами".
Развлекая меня, Мэл показал бассейн. В другом крыле дома, под стеклянной крышей. Двадцать пять метров прозрачной голубоватой воды и небольшая вышка. Прелесть! Люблю, когда видно дно, потому боюсь глубины, точнее, того, что в ней может скрываться. Это фобия, наверное. Издержки богатого воображения.
— Гошик, и ты молчал?
— Когда б я успел? — развел он руками.
— Тут глубоко? — вгляделась я в наши зыбкие отражения. Кот держался на удалении от воды.
— Два метра. Если надумаешь поплавать, обязательно сообщи Альфреду… (Альфредом звали дворецкого в доме самого старшего Мелёшина)… Он выдаст матрас, спасжилет или надувной круг.
— Я не малышня, чтобы плавать с кругом. Еще резиновых утят не хватало.
— Конечно же, нет. Но в любом случае, предупреди Альфреда, и он присмотрит за тобой.
— Давай сейчас поплаваем! Ой, а купальник остался дома, — расстроилась я, но не отсутствием купальника, а тем, что не увижу свой дом в течение ближайшего месяца.
— Завтра привезу, — успокоил Мэл. — Пойдем, с минуты на минуту позовут на обед.
К вопросу о компаньонках. Чтобы честь блюлась на должном уровне, для её сохранения следовало выбрать даму из незаинтересованной семьи. То есть, не из Мелёшинской породы, не из Влашеков и не из родни мачехи. Причем будущей компаньонке надлежало быть дамой добродетельной, иметь незапятнанную репутацию и носить фамилию, известную в светском обществе. Фантастические критерии.
Я попросила самого старшего Мелёшина о возможности выбора. Как-никак, предстояло провести месяц в обществе незнакомой женщины, и не хотелось, чтобы мне навязали цербера в юбке из департамента Мелёшина-старшего. А то подсунут агентессу, которая будет строчить начальству рапорты о каждом подслушанном разговоре. Константин Дмитриевич согласился и предоставил выбор. Три кандидатуры — три женщины. Тонкие папочки личных дел.
— Давай, помогу выбрать, — предложил Мэл.
— Эва Карловна в силах справиться самостоятельно, — сказал самый старший Мелёшин, и Мэл, пожав плечами, уселся в кресло.