Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого
Шрифт:
Унаследовав от Сфенга тмутороканское княжение, Мстислав должен был, в преддверии похода на Киев, укрепить свои позиции в Северном Причерноморье. По-видимому, ему удалось сделать это благодаря блестящей победе над кавказскими горцами. Любопытно, что обе стороны — русская и горская — рассказывают об этом событии почти одними и теми же словами. Повесть временных лет под 1022 г. излагает дело так:
«В си же времена [220] Мьстиславу сущю Тмуторокани, поиде на касогы. Слышав же се князь касожьский Редедя изиде противу тому, и ставшема обема полкома противу собе, и рече Редедя к Мьстиславу: «что ради губиве дружину межи собою? Но снидевеся сама бороть [поборемся сами]; да аще одолееши ты, то возьмеши именье мое, и жену мою, и дети мое, и землю мою; аще ли аз одолею, то возьму твое все». И рече Мьста-слав: «тако буди». И рече Редедя ко Мьстиславу: «не оружьем ся бьеве, но борьбою». И ястася борота крепко, и надолзе борющемася има [долго боролись], нача изнемагати Мьстаслав: бе бо велик и силен Редедя; и рече Мьстислав: «о пречистая Богородице! помози ми; аще бо одолею сему, созижу церковь во имя твое». И се рек, и удари им о землю,
220
Но не «в то же лето» — ясное свидетельство, что вся дальнейшая повесть о поединке Мстислава с Редедей, не имевшая собственной хронологии, произвольно присоединена к датированной статье под 1022 г., которая в первоначальном виде исчерпывалась краткой заметкой о походе Ярослава «к Берестию».
221
В XVI—XVII вв. отдельные боярские фамилии ссылались на эти сведения летописи в своих родословных. По преданию, два сына Редеди, уведенные в Тмуторокань, были крещены Мстиславом под именами Юрия и Романа, причем последний будто бы женился на дочери Мстислава. К ним возводили себя боярские роды Белеутовых, Сорокоумовых, Глебовых, Симских, Добрый — ских и др. (см.: Дзамихов К.Ф. Адыги и Россия. М., 2000. С. 43).
Отчетливо различимый эпический лад летописного рассказа [222] выдает в нем прозаическое переложение «песни» вещего Бояна, который, по свидетельству Слова о полку Игореве, «песнь пояше… храброму Мстиславу, иже зареза Редедю пред пълкы касожскими».
Согласно адыгейским преданиям, Редедя (Ридадя, Ридадэ) был не князем, а могучим богатырем, — среди адыгов никто не мог устоять против него. Современники прославили его в песне, которую певали еще и в середине XIX в. во время свадьбы, жатвы или сенокоса: «Ой, Ридадя, о Ридадя, махо ореда, о Ридадя махо!» (О, Редедя, Редедя, многосчастливый Редедя!)
222
В частности, драматическая разговорная форма связывает его, по наблюдениям Ф.И. Буслаева, с былинными сказаниями о единоборстве Ильи Муромца с Жидовином-Нахвальщиком, Дюка Степановича с Ширком-Великаном и т. д. Русские богатыри, изнемогая в борьбе или опасаясь вражьей силы, просят о заступничестве Богоматерь и побеждают (см.: Буслаев Ф.И. Русская хрестоматия для средне-учебных заведений. М., 1878. С. 43).
Однажды адыгейский князь Идар, собрав множество воинов, пошел на Тамтаракай (Тмуторокань). Редедя принял участие в этом походе. Тамтаракайский князь [223] вывел навстречу адыгам свое войско. Когда враги сблизились, Редедя вышел вперед и стал просить у тамтаракайского князя бойца, говоря: «Чтобы не терять с обеих сторон войска, не проливать напрасно крови и не разрывать дружбы, одолей меня и возьми все, что имею». Тамтаракайский князь согласился на условия адыгейского богатыря, но не стал искать в своем войске бойца, а сам вышел против Редеди. Противники сняли с себя оружие и положили на землю. Несколько часов подряд они боролись, не уступая друг другу. Наконец Редедя пал, и тамтаракайский князь поразил его ножом. Единоборство это прекратило войну. Адыги возвратились домой, больше сожалея о потере лучшего воина, чем о неудаче похода {233} .
223
Некоторые варианты предания сохранили его имя — Мстислау (см.: Дзамихов К.Ф. Ранние летописные сюжеты о касогах и фольклор // Куль тура и быт адыгов (этнографические исследования). Вып. VIII. Майкоп, 1991. С. 307).
Смерть Редеди оплакивает также древняя адыгейская похоронная песня (сагиш). Правда, в ней Редедя оказывается побежден не силой, а коварством:
Большого князя урусов Когда ты в панику бросил, Он возжаждал к жизни И хитрость придумал: Сихаджас [нож] он вынул, Под лопатку твою незаметно Его воткнул и Твою душу, о горе, он вынул{234}.Битва при Листвене
В 1023 или скорее в 1024 г. Мстислав двинулся добывать Киев [224] , укрепив свою дружину отрядами, набранными среди подвластных ему народов Северного Кавказа — хазар и касогов. Как повествует летопись, он беспрепятственно достиг стен города, но затем должен был отступить к Чернигову, поскольку киевляне «не прияша его», в очередной раз доказав свою приверженность традиционному обычаю замещения великокняжеского стола согласно родовому старшинству. Черниговцы («северяне»), напротив, поддержали Мстислава, предоставив в его распоряжение воинов городового «полка».
224
Повесть временных лет датирует выступление Мстислава 1023 г., а рассказ об основных событиях переносит на 1024 г. Но военная история того времени не знает походов, которые продолжались бы два года подряд. Поэтому вероятнее, что поход Мстислава на Киев имел место в 1024 г.
В это время Ярослав, по сведениям Повести временных лет, находился в Суздальской земле, где сильный неурожай вызвал голодные бунты среди местного славяно-финского населения. По-видимому, беспорядки быстро приобрели антихристианскую направленность, так как голодными толпами верховодили «волхвы», действовавшие «по дьяволю наущенью и бесованью». Восточнофинские поверья объясняли возникновение стихийных бедствий женским колдовством, поэтому с особым ожесточением мятежники «избиваху старую чадь бабы, ямэ си держат гобино и жито [прячут припасы и хлеб] и голод пущают». Эти «бабы» были смотрительницы (а также, возможно, и вдовые хозяйки) богатых дворов, в том числе княжеских и боярских [225] .
225
В более позднее время их называли «большухи гобиньных [богатых] домов» (Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. С. 362).
Энергичными мерами Ярослав восстановил спокойствие в крае. Бунтовщики были рассеяны, «волхвы» переловлены и частью казнены, частью «расточены», то есть сосланы под надзор княжеской администрации. Одновременно Ярослав снесся с волжскими булгарами, прося их продать голодающим хлебные излишки. Булгары открыли житницы, и «идоша по Волзе вси людье в Болгары, и привезоша жито, и тако ожиша».
Далее летопись, не считаясь с расстоянием и временем, возвращает Ярослава в Новгород, чтобы он мог послать за море «по варягы», с которыми он затем и выступает на Мстислава. Такой ход событий представляется маловероятным. Скорее всего, «варяжская» дружина сопровождала Ярослава в его походе в Суздальскую землю. Надо полагать, что, получив весть о появлении Мстислава возле Киева, Ярослав сразу повел свое небольшое войско вниз по Днепру на соединение с киевлянами, но был перехвачен Мстиславом у Листвена, севернее Чернигова. Иначе невозможно понять, почему в решающем для него сражении великий князь русский Ярослав противопоставил врагу только кучку наемных «варягов».
Летописная новелла под 1024 г. о битве при Листвене, по всей видимости представляющая собой обработку еще одного поэтического произведения Бояна {235} , называет предводителем Ярославовых «варягов» некоего Якуна — красавчика, щеголявшего своим роскошным, вытканным золотом плащом («лудой»). Ученые норманнской школы предпочитают именовать его Хаконом [226] , видя в этом человеке скандинавского конунга, возглавившего дружину не то шведских, не то норвежских викингов. Однако еще один Якун, упоминаемый в летописи под 1160 г., — это киевский воевода, что свидетельствует о распространенности имени Якун в славянской среде.
226
От сканд. Hakun, Hakon, Haagen — «одноглазый», доказательством чему будто бы служит замечание Повести временных лет: «и бе Якун слеп». Но одноглазого человека по-русски называют не слепым, а кривым. К тому же, как показал еще Н.П. Ламбин, слепота Якуна — не более чем филологическое недоразумение, и данную летописную фразу безусловно следует читать: «и бе Якун сь леп», то есть «и был Якун сей хорош собой» (физическая красота Якуна далее еще больше оттенена сообщением о его великолепном златотканом плаще: «и луда бе у него золотом истькана»). Впрочем, «лепший» в иных случаях означало также «знатный», вследствие чего поздние летописные списки превращают Якуна в «варяжского князя» (Ламбин Н.П. О слепоте Якуна и его златотканой луде // Журнал Министерства народного просвещения. 1858. № 5. С. 33—76).
Прояснить этническую природу «варягов», сражавшихся под началом Якуна у Листвена на стороне Ярослава, помогает древнерусский нумизматический материал, а именно «малые сребреники» Ярослава, отчеканенные, по-видимому, как раз для того, чтобы расплатиться с «варяжскими» наемниками [227] . Эти монеты интересны для нас по двум причинам. Во-первых, обращает на себя внимание география находок. Хотя сребреники Ярослава и рассеяны по всей Балтике, но основная их масса (около половины от общего числа) обнаружена на южнобалтийском побережье — в славянском Поморье, в том числе в землях вендов-ободритов {236} . А во-вторых, крайне любопытным выглядит изображение на лицевой стороне монет, совершенно необычное для древнерусской монетной чеканки конца X — первой трети XI в. На своих сребрениках, предназначенных для заморских «варягов», Ярослав распорядился «оживить» схематический родовой символ великих русских князей — так называемый «трезубец», или «знак Рюриковичей», — превратив его в падающего (со сложенными крыльями) сокола, который являлся священным символом ободритского племенного союза. Столь красноречивые материальные находки, разумеется, перевешивают малоубедительные филологические догадки относительно «норманнства» Якуна/Хакона, позволяя сделать вывод, что подавляющее большинство «варягов» Ярослава было набрано среди поморских славян, и лишь немногие из них, возможно, были шведами из числа спутников Ингигерд.
227
Специалисты датируют их выпуск 20-ми гг. XI в. Кроме того, все «малые сребреники» Ярослава найдены за пределами Русской земли, в Балтийском регионе.