Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого
Шрифт:
Почти одновременно со Святой Софией, достроенной в 1037 г. , были закончены постройкой еще две каменные церкви, меньших размеров: Святого Георгия (в честь небесного патрона Ярослава) и надвратная Благовещенская (на Золотых воротах). Подсчитано, что возведение "города Ярослава" со всеми его укреплениями и храмами обошлось княжеской казне примерно в 50 тысяч гривен . Об экстраординарности этой суммы можно судить хотя бы по тому факту, что ежегодный сурок", выплачиваемый великому князю таким крупным городом, как Новгород, составлял 2 тысячи гривен. Очевидно, что Ярослав не жалел средств на городское и храмовое строительство, придавая исключительную важность этой стороне своей государственной деятельности.
Государственно-религиозная символика градостроительства Ярослава
Но не одни колоссальные затраты и внешний блеск должны были обеспечить Киеву достойное
Уже при Юстиниане I (527-565) городская структура Константинополя была приведена в соответствие с этой идеей . В центре византийской столицы был сооружен грандиозный собор Святой Софии Премудрости Божией, превзошедший свой ветхозаветный прототип - Иерусалимский храм Господень, а городскую стену украсили парадные Золотые ворота, через которые, как ожидалось, в богоизбранный город войдет Христос, дабы завершить земную историю человечества, подобно тому, как некогда Царь мира въехал в Золотые ворота "ветхого" Иерусалима, чтобы указать людям путь спасения. Бесценная реликвия - частица Святого Креста, вправленная в статую Константина Великого, у подножия которой совершалось ежегодное празднование дня "обновления" Константинополя (И мая) , - придавала образной системе уподобления Царьграда столице "нового Израиля" неотразимую убедительность и завершенность.
"Варварские" народы, принявшие крещение от греков, получали идею translatio Hierosolimi в готовом виде, вместе с византийской культурой и письменностью. Русь не была тут исключением, о чем свидетельствуют самые ранние произведения древнерусской словесности, где Константинополь без обиняков именуется Новым Иерусалимом. Поэтому для исторического самосознания и политического мышления первых христианских правителей Русской земли в той или иной степени было характерно стремление к имитации "ромейской парадигмы" , с той разницей, что за первообраз, подлежавший translatio, брался уже не "ветхий" Иерусалим, а Константинополь. Владимир, а еще раньше Ольга подчеркнуто наделяли Киев некоторыми символическими знаками "нового Царьграда". В "городе Ярослава" эта аналогия легла в основу его архитектурного плана.
Русский Царьград обзавелся собственными Золотыми воротами, храмом Святой Софии и, подобно Царьграду греческому, был вручен покровительству Богородицы ("Предал народ твой и город святой всеславной Богородице, скорой на помощь христианам", - сказано о Ярославе в "Слове о законе и благодати" митрополита Илариона; о том же говорит Ипатьевская летопись: "Сии же премудрый князь Ярослав того деля створи Благовещение на вратех [Золотых воротах], дать всегда радость граду тому святым благовещением Господним и молитвою святыя Богородица"). Но меньше всего тут было простого внешнего подражательства. Перенималась глубинная символика византийской столицы как духовного центра христианского мира. В архитектурных формах киевской Софии Ярослав вовсе и не думал ученически воспроизводить знаменитый византийский образец. Несмотря на то что вести строительство было поручено византийским зодчим, Софийский собор Киева отличала замечательная архитектурно-каноническая самобытность, истоки которой, по мнению искусствоведов, следует искать в изначальном замысле князя и русского духовенства - подлинных создателей храма . То, чем была для них киевская София, проясняет греческая надпись из Псалтири, нанесенная при жизни Ярослава на алтарную арку храма: "Бог посреди нее, и она не поколеблется. Поможет ей Бог с раннего утра". По преданию, этот стих был начертан на кирпичах, из которых были возведены подпружные арки и купол Софии Константинопольской. Но в сочинениях отцов Церкви его толковали еще и как пророчество о Небесном Иерусалиме (в греческом языке слово полис, "город", женского рода, отсюда - "она") . И при взгляде на киевскую Софию с точки зрения этой духовной традиции в ее чертах явственно проступал идеальный образ
Подобные сопоставления в то время воспринимались буквально. Создавая каменный Киев, Ярослав в прямом смысле слова переносил "Град Божий" в Русскую землю, - в полном соответствии с идеей о translatio Hierosolimi . И хотя вся киевская София с ее тринадцатью верхами могла уместиться под единственным куполом одноименной константинопольской святыни, у Ярослава не было повода бояться сравнений: в современной ему Византии, как, впрочем, и в "полунощных" странах, где в первой половине XI в. тоже бурно развивалось церковное зодчество , не было создано ничего, сопоставимого по размерам и великолепию с его каменным шедевром. Недаром немецкий хронист Адам Бременский восхищенно называл Киев "соперником константинопольского скипетра" и "одним из великолепнейших украшений Греции", то есть восточно-православного мира.
Смерть Мстислава
Архитектурная мысль Средневековья всегда следовала политическим идеям своего времени , и "сакрализация" Киева преследовала вполне определенную политическую цель: воспрепятствовать росту духовного значения Чернигова после предполагавшегося переноса туда митрополичьего двора. Неизвестно, во что бы вылилось соперничество киевского и черниговского князей, продлись оно и дальше. Но щекотливая ситуация двоевластия разрешилась сама собой. В 1034 г., или, по другим известиям, в 1036 г., охотясь в черниговских лесах, Мстислав "разболеся и умре". Тело князя привезли в Чернигов и похоронили в недостроенном Спасском соборе, стены которого, по свидетельству летописи, были доведены к тому времени до такой высоты, что стоящий на лошади всадник мог дотянуться до их верха рукой ("яко на кони стояще рукою досящи") .
В Повесть временных лет попало похвальное слово Мстиславу, воспевающее князя-богатыря, так много радевшего о своей дружине: "бе же Мьстислав дебел телом, чермен [красив] лицем, великы име очи, храбр на рати и милостив, и любяше дружину повелику, а имения не щадяще, ни питья, ни ядения не браняше". Предполагается, что этот отрывок мог быть заимствован из "тмутороканских хроник" или дружинных песен лицом, прямо или косвенно причастным к составлению летописи . Сами киевляне, не забывшие посягательств Мстислава на политическую и духовную гегемонию Киева, вспоминали о нем без восторга и даже с откровенной недоброжелательностью. Например, анонимный автор сказания о создании Печерской церкви (в составе Киево-Печерского патерика) называет Мстислава не "милостивым", а лютым.
Мстислав не оставил наследника. Единственный сын его Евстафий умер годом раньше. Поэтому по смерти Мстислава "перея власть [волость] его всю Ярослав и бысть самовластець Русьстей земли". Но новгородцы не желали оставаться без князя. Для того чтобы урегулировать отношения со своей вотчиной, Ярослав в 1036 г. совершил поездку в Новгород. На новгородский стол был посажен старший сын Ярослава и Ингигерд - шестнадцатилетний Владимир. Кроме того, "самовластец" поставил в новгородские епископы некоего Луку Жидяту. Судя по прозвищу, новый новгородский архиерей был слабого телосложения и вел воздержную жизнь.
Тогда же Ярослав "всадил в поруб" во Пскове последнего своего брата, Судислава; "оклеветан бе бо к нему", поясняет летописец. Впрочем, клевета сама по себе вряд ли могла служить причиной крайне жестокого наказания Судислава, которого "самовластец" продержал в тюрьме "до живота своего", то есть целых восемнадцать лет, до самой своей смерти в 1054 г. Княжить самовластно тогда означало: не делить власть с другими родственниками. Добившись заветной цели после изнурительной двадцатилетней борьбы за власть, Ярослав, вероятно, не устоял перед постыдным искушением и, не стесняясь вздорностью выдвинутых против Судислава обвинений, избавился от последнего возможного претендента на великое княжение.