Эр-три
Шрифт:
Можно было возмутиться, качать права или просто проигнорировать и сирену, и последовавший вскоре стук в дверь, но, удивляясь себе самому, я решил следовать договоренностям с работодателем, хотя бы и первое время.
– Профессор!
– послышалось из-за двери.
– Профессор, вставайте! Вы просили Вас разбудить вместе с остальными коллегами!
– Встаю, - громко и несколько даже лающе ответил я.
– Zdravstvuite, tovarisch!
Бытовые условия поразили вашего покорного слугу еще накануне, когда, после короткой экскурсии по Проекту, меня отвели в жилой корпус для научного
Ожидал я чего угодно: тесной клетушки в щелястом бревенчатом бараке, сырой комнаты в землянке, общего дормитория на двадцать коек в бетонном коробе и с удобствами во дворе, но действительность превзошла все мои ожидания и сделала это со знаком «плюс».
Номер мой напоминал, скорее, квартиру, причем — со всеми удобствами, куда лучше той, что мне выделили на первых порах в Университете. Комнат в номере было три: достаточно просторная спальня, в которой я вчера и отключился без задних ног, еще одна спальня поменьше (возможно, гостевая или что-то вроде) и удобная гостиная-кабинет, оснащенная по последнему слову советской техники.
Санитарные удобства тоже оказались на высоте, более того, они и размещены были в разных помещениях, по, так сказать, назначению. Называлось это, по словам моего вчерашнего чичероне, razdelniy sanuzel, считалось стандартом де-юре и де-факто, и показалось мне достаточно удобным решением. «Нужно будет и дома устроить точно так же» — подумал я тогда.
Немного удивило полное отсутствие выключателей: оказалось, что все системы служебной квартиры управляются голосом, и цифродемон отлично понимает все существующие человеческие языки, а нечеловеческие (как было написано в короткой инструкции) начнет понимать совсем скоро, работы ведутся.
«Включи свет,» - потребовал я. Цифродемон издал мелодичный звук, видимо, соглашаясь выполнить команду, и в квартире немедленно стало светло почти так же, как солнечным днем.
«Включи теплую воду в душе,» - я решил провести эксперимент, совершенно не будучи уверен в том, что система правильно поймет такую сложную команду. Однако, система поняла.
Я скорее угадал, чем услышал, включение водяного крана в ванной комнате, и, покинув спальню, решительно открыл требуемую дверь. Вымыться надо было обязательно: мой волосяной покров хоть и напоминает, скорее, очень плотно растущие человеческие волосы, но, все же, сохраняет некоторые неприятные свойства собачьей шерсти. Проще говоря, если я не буду мыться с мылом ежедневно, находиться со мной рядом станет неприятно чисто обонятельно. Возможно, даже будет резать глаза.
– Установлена целевая температура: сорок градусов Цельсия, - на неплохом, хоть и устаревшем, исландском, сообщил цифродемон.
– Желаете изменить или оставить?
Помыться удалось, позавтракать — нет. На все варианты запроса вида «приготовь завтрак», злокозненная эфирная машинерия отвечала непреклонным требованием сначала сделать гимнастику.
Делать ее можно было прямо в номере-квартире: в гостиной обнаружились и гимнастический коврик, и даже легкие гантели, но я, ведомый чувством непонятного противоречия, решил последовать рекомендации демона и дойти, все-таки, до общего спортивного зала. Благо, согласно подсмотренной еще вчера схеме, находился зал на том же этаже, что и моя служебная квартира.
«А ведь придется мыться еще раз,» - некстати подумал я, уже закрывая за собой
С неприятным коллегой по фамилии Хьюстон я встретился буквально на пороге лаборатории, любезно выделенной мне нанимателем.
Инженер был хмур и собран, совершенно не напоминая расхлябанного балагура, то есть — себя же, но вчерашнего.
– Dobroye utro, - произнес он по-советски, и тут же поздоровался: - Доброе утро.
– Здравствуйте, Хьюстон.
– Я решил сделать вид, что вчера вообще ничего не произошло, и вести себя с американцем ровно и по-рабочему.
– Позвольте поинтересоваться: что с Вами такое случилось? На Вас лица нет!
Инженер внимательно всмотрелся в мою, тщательно умытую и расчесанную, морду, будто выискивая признаки иронии и сарказма. Вотще! Ничего, кроме разумной обеспокоенности, он там не узрел.
– Вам-то это зачем? Мы знакомы пару дней, совершенно не тот опыт и стаж общения, чтобы за меня переживать, - инженер не был прав, и я поспешил объяснить, в чем именно.
– Мы с Вами, если сразу не заметно, вместе работаем. Во всяком случае, начинаем работать. Чисто технически Вы мне не подчинены, но от того, насколько хорошо работает инженерная служба, здорово зависят результаты и моего труда тоже.
– Я ненадолго прервался, пропуская мимо задорно улыбающуюся дворфью девушку, несущую совершенно неподъемный, по виду, гроссбух.
Мы оба, тем временем, преодолели порог лаборатории (дверь открылась самостоятельно: видимо, и меня, и Хьюстона узнал сторожевой цифродемон). По раннему времени, помещение оказалось совсем пустым, и я счел уместным продолжить беседу.
– Вы верно подметили: мы с Вами не друзья и даже не приятели, но это не делает меня менее внимательным к возможным проблемам, на этот раз, совершенно делового свойства. Итак?
Инженер уселся на табурет, очевидным образом специально поставленный для посетителей. Я остался стоять: в помещении этом мне бывать до того не доводилось, и стоило прежде осмотреться, но сначала было нужно закончить важный разговор.
– Чертов рабочий график!
– будто решился на что-то инженер.
– Начало работы в девять утра, завершение — в восемнадцать вечера!
– Отличный рабочий график, просто замечательный, если я правильно понимаю, - заметил я.
– У нас, в университете, он на два часа дольше, с восьми утра до семи вечера…
– Да нет же!
– перебил меня инженер.
– Сам график вполне себе, но вот то, что начинается после шести часов… Каждый, буквально, каждый, сотрудник, норовит остаться на работе после окончания официального дня! И ладно бы, если бы это была личная инициатива: у них принято задерживаться после работы!
– Люди стараются, им нравится работать. Наверное, неплохо платят. Не понимаю, в чем проблема, - я, на самом деле, уже начал догадываться о причинах негодования и плохого настроения моего визави, но что-то внутри меня требовало как бы спровоцировать коллегу на откровенность, возможно, большую, чем он сам планирует.
– Сначала они так работают сами, потом с этаким неудовольствием поглядывают на меня — я-то стараюсь завершать работу вовремя, а потом и вовсе назначают важное производственное совещание на восемь вечера, то есть, по местному, на двадцать часов, и каждый раз выясняется, что на совещании, на котором меня нет и быть не может, я совершенно необходим!