Еретик Жоффруа Валле
Шрифт:
— Вы не торопитесь? — спросил он. — Посидите минутку. Я сейчас. Такие изумительные слова! Вот бы мне хоть немного научиться мыслить и писать подобным образом.
— Вы мне прочтете, что там написано? — попросила она.
— Разумеется. Я затем это и переписываю, чтобы дать прочесть всем честным и мыслящим людям.
Текст, который переписывал Жоффруа, целиком поглотил его. Мысль автора блистала такой смелостью и остротой, что вызывала зависть и восхищение. Немало рукописей, ходивших в списках по Парижу, попадало на стол к Валле. Но такую он встретил впервые.
«Люди обычно ни к чему так не стремятся,
Каков наглец!
Или вот:
«Пусть наставник заставит ученика как бы просеивать через сито все, что он ему преподает, и пусть ничего не вдалбливает ему, опираясь на свой авторитет и влияние... Пусть учитель изложит ему, чем отличается одно учение от другого. Ученик же, если это окажется ему по силам, пусть сделает выбор самостоятельно или, по крайней мере, останется при сомнении. Только глупцы могут быть неколебимы в своей уверенности... Кто рабски следует за другим, тот ничему не следует».
Какая точность, глубина, ясность и простота! Ведь в этих словах — все! Только потому, что люди не желают признавать простых истин и не слышат друг друга, во взаимном озлоблении гибнут сотни и тысячи ни в чем не повинных душ. Католики убеждены в истинности своего учения. Гугеноты усомнились в нем. Чем католикам аргументировать свою правоту? Приказом, силой, железом и огнем. Хотя куда естественнее и справедливее, если бы каждый стал свободно верить в то, во что он желает верить.
Кто же он, тот человек, что изрек столь простую и вечную формулу? Не оскудела еще, выходит, земля французская отважными и мыслящими людьми! Не всех их замучали в судах и сожгли на кострах. [2]
2
Анонимные заметки, ходившие в 1570 году по Парижу и попавшие к Жоффруа Валле, принадлежали перу Мишеля де Монтеня, советника по судебному ведомству в городе Бордо. Правда, к этому времени Мишель де Монтень, испытывая отвращение к несправедливости французского правосудия, отказался от своей высокой должности. У него зрела мысль написать книгу, и он делал к ней первые наброски. Через десять лет, в 1580 году, под названием «Опыты» книга Мишеля де Монтеня была благополучно издана в Бордо и, как ни странно, не вызвала никаких репрессий. Быть может, так случилось по той причине, что Мишель де Монтень в свое время был близок ко двору и даже по заказу королевы-регентши Екатерины Медичи писал наставления для обучения молодого короля Карла IX. (Примечание автора.)
— Чувствуете, какая мысль? — поймал себя Жоффруа на том, что размышляет вслух.
Он говорил, а Анжелика улыбалась и слушала.
— Кто рабски следует за другим, тот ничему не следует! — восхищался он. — Вы понимаете?
—
И вдруг понял, что происходящее — вовсе не сон. Что Анжелика Готье, которая десятки раз являлась к нему во сне, теперь каким-то странным образом очутилась здесь, в его комнате, на самом деле.
— Вы разыскали меня? — удивился он. — Как?
— Это я разыскал Анжелику, мэтр, — раздался знакомый голос. — Вы сделали несчастной одну женщину. Зачем делать несчастной и другую? Если люди любят друг друга, они не имеют права топтать свою любовь.
— Гастон, это вы? — не поверил своим глазам Жоффруа. — Вы разыскали Анжелику? Вы?!
— Это было нетрудно, мэтр. Вы мне столько говорили о ней. И потом, Нотр Дам еще не весь Париж. Кроме того, я согласен с вами, что безнравственно верить в Магомета, а молиться ходить в католический храм.
Невероятно! Родной брат его жены Анны, который совсем недавно клялся, что или вернет Жоффруа в семью, или убьет его, теперь стал его союзником! И он привел к Жоффруа его любимую!
Они тогда, хотя толстяк Леон Бурже и сопротивлялся, довели свою необычную дуэль до конца. Несчастный художник очутился в доме Жоффруа весьма кстати. Быть секундантом на дуэли — это не то, что малевать сильных мира сего с длинными носами и выпученными глазами. Тем более что необычная дуэль гарантировала только один исход. В отличие от поединка на шпагах, здесь никаких ранений быть не могло. Только смерть.
Вино в бокале Гастона де Кудрэ, когда он поднял его, предательски плескалось. В остальном мальчишка держался отлично и залпом осушил бокал. Жоффруа сделал то же самое. Леон в ужасе метался взглядом от Жоффруа к Гастону и обратно.
— Безумство! Полное безумство! — бормотал он. — Что вы делаете?
А глаза Гастона уже расширились и остекленели. Он стал задыхаться и повалился на стол. Леон и Жоффруа подхватили беднягу и уложили в кровать. Ему сделалось дурно. Обильная рвота сотрясала хрупкое тело юноши. Он корчился и стонал. Приоткрыв мутные глаза, шепнул:
— Я проклинаю вас, Жоффруа Валле.
Тело несчастного ослабло, дыхание затихло.
— Врача! Скорей врача! — суетился Леон.
— Не нужно врача, — сказал Жоффруа. — С мальчишкой ничего страшного не случилось. Сейчас он очнется и будет здоровей здорового.
— Ты думаешь, яд вышел вместе со рвотой? — с надеждой спросил Леон.
— Нет, — ответил Жоффруа. — Но пусть это останется нашей с тобой тайной: там не было яда.
— Как?!
— Но я ведь не совсем умалишенный, чтобы подсыпать в столь благородный напиток отраву. Да еще мальчикам.
— Но почему его вырвало?
— Вероятно, нервное потрясение. Молодой организм не хочет умирать и активно борется за жизнь.
А когда юноша пришел к себя, Жоффруа сказал ему:
— Поединок оказался не в вашу пользу, Гастон. Бокал с ядом достался вам.
— Вы обманули меня, — произнес Гастон, отворачиваясь, чтобы скрыть навернувшиеся слезы. — Боже, почему я не умер?
— То был яд, — заверил его Жоффруа. — Но ваш желудок выбросил его. Всевышний справедлив, он видит, что вы по-своему правы, защищая честь фамилии и сестры. Но он не может покарать и меня, видя, что я, хотя и иду против общепринятого мнения, поступаю разумно.