Еретик
Шрифт:
Вождь окинул озабоченным взглядом трупы умерших от жажды и — одновременно — холода предшественников и кивнул.
— Хорошо. Я сделаю, как ты сказал.
Они вернулись, оставили женщин и детей рядом с гарнизоном мусульман, а всего через неделю вождь убедился, что чужак не лгал. Они еще не дошли, а вода уже кончилась. Не знающие нрава пустыни и смертельно уставшие тащить на себе по четыре-пять бурдюков варвары расходовали слишком уж много.
— Теперь начнутся смерти, — сухо констатировал Симон. — Если твои люди запаникуют, потеряешь половину, а зажмешь
— Железный кулак? — не понял вождь аллегории.
— Смотри, — вытянул Симон свой железный кинжал и показал, как легко он строгает медные ножны, — твоя воля должна быть такой же твердой и острой.
Вождь надолго задумался, а когда до него все-таки дошло, просиял.
— Я такого умного колдуна, как ты, еще не видел! Я буду твердым и острым, как этот нож!
И две трети варваров, как и обещал Симон, сумели дойти, — нет, не потому, что вождь был тверд, — просто затянутое пылью солнце еле светило. И воины бежали к первой на всем пути воде и падали в подернутую ледком по краю лужу, и когда подтянулись последние ряды, им пришлось вытаскивать первых из воды за руки и ноги — просто, чтобы увидеть, где здесь вода. И именно там Симон вдруг понял, что Елена уже встретилась с Ираклием. Это было такое же твердое знание, как то, что цвет неба над ним серый, а цвет солнца — темно-красный.
«И отцом Спасителя станет император Ираклий…» — подумал Симон.
Это усложняло задачу. Выкрасть законную жену императора, самую главную, абсолютную гарантию незыблемой вселенской власти, было еще сложнее, чем выкрасть монашку.
«Ну, хорошо, — вдруг подумал Симон, — а если мне это не удастся? Что потом?
Джабраил ведь не гарантировал Симону личного бессмертия, а Ираклий вполне мог иметь на Елену какие-то свои планы, к примеру, зачать с ней властителя всей Ойкумены. Но, вот незадача, Джабраил внятно сказал, что Елена родит именно Спасителя, а никак не владыку! А этот архангел не врал никогда.
«И что… сын Ираклия будет распят?»
Симону в это не верилось. Да, прецеденты были. Царь персов лично распял на дереве своего царственного сына Кроесуса, поднявшего мятеж среди евреев и по преданиям имевшего почти божественные права на власть в Ойкумене. Но Симон сомневался, что не снявший кожи ни с одного из своих врагов император Ираклий пойдет на жуткую казнь собственного сына.
Даже во имя Спасения.
Кифа шел за Симоном след в след. Останавливался, расспрашивал крестьян и варваров и так же безостановочно двигался дальше. Но вот думать о Елене он не мог; он думал только о том, что сказал Симон.
«Слово равно делу… дикари правы… слово равно делу!»
На первый взгляд, ничего нового в этих словах не было; так мог бы заявить любой колдун, снимающий с вас венец безбрачия или проклятие черного человека. Вот только Кифа слишком хорошо помнил, как, подчиняясь — даже не слову — взгляду Симона, били молнии, и сгущалась тьма.
Нет, Кифа вовсе не мечтал научиться, как и Симон, двигать тарелки по столу и
«Слово равно делу…»
Потому что, если это так, то Писания равны Господу.
«Слово равно делу…»
Потому что, если это так, то Кифа, с искренней верой когда-то сказавший себе, что он значит не меньше, чем любой другой человек Церкви, действительно весит не меньше! А его мысли, его откровения о том, каким должно быть Слово Господне — и есть — озвученное через своего раба — само Слово Господне!
По спине пробежал озноб. Кифа уже чуял, какую колоссальную золотую жилу неосторожно вскрыл перед ним этот амхарец. Дерзай — и получишь! А все слова его давно уже мертвого учителя о смирении — ложь! Как и все его слова о левой щеке! Ложью было все!
Кифа облизал губы. Если использовать тезис Симона, что всякая мысль в пределе оборачивается своей противоположностью, то его учитель кончил ровно так, как и должен был кончить. Мнивший себя Спасителем грек обернулся мошенником. Так же, как Кифа — малый из малых — теперь становился по-настоящему велик!
«Слово равно делу…»
Выходило так, что теперь вовсе не надо проливать крови Нового Адама, Царя Царей. Достаточно рассказать о том, что эта кровь была пролита. И Слово станет реальностью, а Кифа — творцом этой реальности!
— Господи, помилуй! — поднял глаза в серое от пепла небо Кифа.
После разговора с Симоном у него складывалось ощущение — ясное и совершенно свежее — что амхарец прав, и Бог мог оставить этот мир, как хозяин оставляет свой дом, возможно, на время. Но это означало, что качество руководства этим домом теперь зависит от управляющего, а возможно, даже от эконома, а то и от ключника-кастрата. Смотря по тому, кто из них отважится взять на себя ответственность за все это хозяйское добро.
Тот день, на который Ираклий назначил отправку официального посольства империи к Амру, начался несколькими новостями. Сначала ему доложили, что в Константинополе снова пожар. Молнии и возникшие во множестве блуждающие огни поджигали города едва ли не каждый день. Затем он выслушал любопытный доклад гонца о чуде спасения некоего митраиста Нерона, владевшего небольшой эмпорией в Италии. Как утверждали очевидцы, молния ударила в золотую кружку, едва Нерон взял ее в руки. Кружка вмиг расплавилась и растеклась по столу, а вот пришлось ли стирать Нероновы штаны после этого «чуда», в донесении не сообщалось. Но, конечно же, самой важной, самой жуткой была весть о чуме.
— Варвары занесли? — первым делом поинтересовался Ираклий.
— Да, — кивнул секретарь. — Они уже мрут у наших границ… как мухи.
Ираклий подошел к окну и снова отметил, что солнце день ото дня становится ярче.
«Если это не случайность, — подумал он, — к марту-апрелю, льда не будет. А то и раньше».
— Есть ли заболевшие в рядах нашего противника?
— Есть, — кивнул секретарь, — так же, как у нас, в основном, среди варваров. Но это и плохо.