Еретик
Шрифт:
– Идя сюда, я спросил воина на Перистиле, знает ли он, что его дож проклят. И слышу в ответ: какое мне дело, я подчиняюсь провидуру. Скажите, пожалуйста, пастыри духовные, чем вы лучше этого наемника?
– Ну, ну, – успокаивали каноники старого друга, который, однако, не позволил заткнуть себе рот и продолжал с глубокой убежденностью клеймить их за нерешительность:
– Папа адресовал свое послание каждому католику. Вы не можете прятаться за спины своих предстоятелей, а тем более ссылаться на венецианскую власть, преданную анафеме. Раскольники в Венеции несут угрозу католическому единству. Ваш священный долг, чтимые епископы и каноники,
– Deus omen avertat! [40] – воскликнул кто-то из епископов, напуганный подобной перспективой.
И тягостная тишина воцарилась в душной комнате. Исполняя свои обязанности, священники забывали об интердикте, воспоминание о нем исчезало где-то глубоко во тьме часовен. И хотя автор мистерий сурово обрушился на них за алчность и отнюдь не христианский эгоизм, призыв к единству католического лагеря тем не менее достиг заплывших жиром ушей.
– Верно, верно, – бормотал разобиженный каноник Петр, – все мы добрые католики, – а потом вдруг отважился вслух высказать свои сомнения: – Да, только Рим далеко. Положения здесь не понимает. Ладно, пусть мы закроем церковь, но придут ведь другие попы, вот она в чем штука-то!
40
Господь да отведет беду! (лат.)
– Конечно, конечно, – загомонили сидевшие вокруг стола. – Придут, как пить дать, придут! Те самые, с гор. Кривоверники! Первейший долг законных пастырей оберегать священные обряды. Надо продолжать in majorem Dei gloriam! [41]
Пылкого доктора сразил этот аргумент, и он было умолк, но один из собеседников в злую минуту помянул о корабле, вставшем на якорь в заливе, и тогда доктор Альберти снова воспламенился:
– Воистину, воистину, говорю вам, Венецианская республика погибнет под папским интердиктом. Разве вы не слышите, барышники, как она трещит по всем швам?
41
К вящей славе господней (лат.).
– Вовсе не обязательно ей погибать, – возразил Петр своему приятелю. – Теперь не времена папы Григория Седьмого, когда таким образом сокрушали правителей. Тут надобно как следует пораскинуть мозгами, мой доктор!
– Трусы, – неистовствовал доктор Альберти. – Так вы и дальше стали бы покоряться отлученному от церкви правительству?
– Сенат провозгласил интердикт недействительным и неопасным.
– Это нарушает суверенитет государства, – вметался в разговор бывший падуанский теолог. – Республика защищает свою державную независимость от посягательств папы.
– А мы, высокопреосвященный, – бесновался доктор обратив на него воспаленные глаза, – что мы защищаем? Венецианское государство или свое собственное существование? Зачем поддерживать завоевателя, если можно сбросить его? Наше побережье сейчас готово освободиться с благословения папы и с помощью императора! Мы объединимся с хорватскими дворянами на севере, возродим свое отечество…
Его слова заставили вздрогнуть архиепископа. Автор мистерий выразил его
– Из пепла проклятой Венеции, – прорицал фанатик, – восстанет исчезнувшее древнее королевство…
Это не выглядело недостижимым. Мечта могла бы осуществиться, если б все здесь были заодно… Однако пылкий призыв побудил осторожных епископов и не менее лукавых членов капитула подняться из-за стола. Архидьякон оправдывался застарелым ишиасом, не позволявшим ему долго сидеть; Петр невнятно поминал какие-то утренние обязательства. Каждый подозревал в другом шпиона, сложившего чьей-нибудь власти, или этой, что находилась рядом и могла поставить копейщиков у входа, или той, что издалека осыпала проклятиями.
– Ты здесь – законный владыка, – льстил лукавый архидьякон хозяину.
– Тебе тут распоряжаться, Маркантун, – прощался другой лис. И оба про себя прикидывали: куда ни кинь, тебе одному расплачиваться.
Доминис настежь распахнул двойные балконные двери, чтоб поскорее проветрить помещение после своих гостей. Ночь поглотила силуэт собора святого Дуйма. За разрушенной аркадой горел на стене одинокий фонарь, и пьяная песня летела над пустынной площадью. Винные братья! Окошко таверны было единственным оазисом в полном призраков мраке. О, хоть бы в таверну выбраться из этих скорбных развалин!
Чьи-то осторожные шаги послышались у него за спиной. Он был не один. Пришедший последним гость, доктор Матия Альберта, вновь подавал признаки жизни. Колеблется фанатик, покашливает и скользит к дверям балкона. Мерцающие звезды и свежая прохлада предвещали ураган. Потом сильный порыв ветра донес шум из таверны, и одновременно лица Доминиса коснулось чистое дыхание каменного великана на севере.
– Первопрестольный! – так необычно обратился к нему лукавый названный гость. – Пришел час, первопрестольник Хорватский! Вы приняли законный титул. В момент гибели проклятой Венеции вы единственный можете напомнить о древнем хорватском праве.
Примас Далмации и Хорватии – незнакомая до сих пор сила прозвучала в обветшавшем титуле. Да, выпрямился он, у него на руках преемственное право старого королевства; и когда все вокруг рушится, здесь стоит он, суверенный его обладатель. Разве не венецианцы столько раз этим правом пренебрегали? И что, если он останется верен старым связям? Хитростью сейчас можно большего добиться, чем последовательностью. Сжигаемый пламенем страстей, доктор бесшумно подошел к нему сзади.
– Все местные дворяне соберутся вокруг вас. И святой престол будет к вам милостив… – заговорил он.
Да, сейчас много можно было бы выторговать у Рима, ослабленого наступлением на католическую республику. И пока две сильные державы истязают друг друга, он собрал бы здесь в единое целое клочки древнего государства. Представитель интересов дворянства и компаньон иезуитов предлагал ему встать во главе заговора.
– Первопрестольник Хорватский! Наследник примаса короля Томислава! [42] Провозглашайте присоединение нашей земли к венгеро-хорватскому королю!
42
Томислав– хорватский король (ок. 910–930), при котором значительно укрепилось феодальное хорватское государство.