Еретик
Шрифт:
– …и подписано – архиепископ Сплитский, – закончил примас. – Верно ли это, декан Виндзорский?
– По обычаю, – сдержанно ответил Доминис, – употребляется наивысший титул.
– А декан Виндзорский оказался для вас слишком низок и ничего не стоил?
– Я – архиепископ и примас…
– …примас неведомой страны, – иронически заметил лондонский епископ.
– Эта неведомая страна была королевством еще до того, как… – Доминис умолк, судьи за столом зашумели, а епископ Лондонский закончил его мысль:
– …Великобритания стала им? Вы не признаете, милостивый государь, что ветвь Стюартов восходит к царям Израиля?
Глупо
– Обращаясь к королю, вы использовали титул, дарованный вам римским папой. Это оскорбление Его Величества!.. Вез ведома нашего государя вы вступили в переписку с папой… Это государственная измена!
Государственная измена? Значит, Тауэр? Архиепископ говорил о переписке Марка Антония и курии, которая шла через графа Гондомара и в которой папа Григорий XV и кардинал Меллино требовали, чтобы беглец раскаялся в содеянном, обещая ему свою наибольшую милость. Теперь эти письма испанский посол предъявил Иакову I, кто знает, зачем? Чтобы окончательно погубить острого на язык прелата, или, может быть, они сообща разработали план, как использовать в своих целях друга юности нового папы? Все варианты вполне соответствовали характеру крохобора Иакова Стюарта. А он, Доминис, ни в коем случае не смел ссылаться на какую-либо договоренность осторожно старался отвести от себя обвинение в государственной измене:
– Я полагал поначалу, что это некая уловка графа Гондомара. И потому возвращал ему письма. Ибо, как вы знаете, я человек, умеющий ценить шутку. Однако, убедившись, что письма на самом деле идут от папы Григория Пятнадцатого и кардинала Меллино, я сообщил о них Его Величеству. Тому доказательство – мое письмо, лежащее перед вами.
– Хитроумный ответ, – пробормотал декан Винчестерский. Гул голосов волной прокатился по залу. Некоторых объяснение удовлетворило, другие озлобились еще больше. Эббот, предпочитавший точность, требовал определенного ответа: «да» или «пет»; в обоих случаях руки у него оказывались развязанными. Непоколебимый пуританин последовательно проводил британскую политику; однако и Доминис не согласился стать ни изменником, ни лжецом. Истина, та самая истина, которой требовал праведный суд, утопала в круговерти придворных сплетен. Охваченный гневом примас Английский повысил голос на примаса Далматинского:
– Лицемер! Ваше восточное лицемерие – ваш грех! Сперва вы изменили римскому папе, сущему антихристу на земле, дабы пожинать плоды щедрых милостей короля Английского и его церкви. А затем, декан Виндзорский, вы изменяете нам, чтобы сделать очередной шаг наверх в римской иерархии…
– Вы напрасно упрекаете меня, высокопреосвященный, в лицемерии. Для меня религия едина – независимо от того, где нахожусь я сам.
– В Риме вы будете поносить англиканскую церковь так же, как здесь вы бранили папу Павла Пятого и кардиналов…
– Этого не опасайтесь!
– Мы не опасаемся…
Так вот что их более всего встревожило: он обнаружит перед всем божьим светом тщательно скрываемую мерзость этого двора. Причуды вздорного короля, инсценированные процессы против католиков, вражда епископов, взяточничество среди пэров, воровство, невежество… О, многое остается неведомым в жизни этой страны. Ее герметическая изолированность в значительной мере способствовала
– Я твердо буду стоять на своем и даже под угрозой сурового наказания заявлю перед папой и собранием кардиналов, что англиканская церковь есть истинная и верна учению Христову.
– Кто вам поверит? – посреди всеобщего шума воскликнул архиепископ Кентерберийский. – Кто вам поверит, что перед папой и инквизицией вы станете защищать протестантов?!
Да, никто из присутствующих не верил ему. Ведь это нарушало все представления, какие сложились у них о лукавом чужеземце. Приговор был вынесен до его появления и его клятв. Что бы он здесь ни сказал, это ничего не изменит. Георг Эббот от имени коллегии огласил приговор: первое – Марк Антоний де Доминис лишается отныне чести носить титул декана Виндзорского и попечителя Савоя; второе – не позднее чем через двадцать дней он должен покинуть Великобританию.
Марк Антоний был потрясен: он же сам обращался к ним с просьбой отпустить его на родину. Теперь они обесчестили его в глазах паствы, чтобы лишить людей всякого доверия к его проповедям, изгнали, чтобы сделать невозможным любое его посредничество. Английский примас нанес меткий удар непокорному Сплитянину…
Буковое полено догорело, и багровое жерло камина жадно разверзло пасть на человека, который скорчился в кожаном кресле. Из просторного сводчатого покоя с каменным полом так и не удалось изгнать студеную влагу, проникавшую и в кости и в сны. Повернувшись к узкому готическому окну, Доминис печально вслушивался в доносившиеся снаружи голоса. Этот кривоногий шут не отрядил даже нескольких солдат к его дверям в знак королевской защиты. Едва по городу разнеслась весть о его отъезде, Иаков Стюарт поспешил публично отречься от своего союзника, оставаясь верен старинному правилу государей, которым нет нужды отвечать перед кем бы то ни было.
И как во времена возмущения ортодоксов против сплитского архиепископа, Матей возвращался из своей вылазки в город, тогда как Иван, столь же взволнованный, караулил у входа. Оба они расстались со своими францисканскими рясами: кудрявому Адонису очень пришелся к лицу светский костюм, красиво облегавший стройное тело, а Иван подобрал себе строгое пуританское одеяние, которому вполне соответствовали его сдержанные манеры. Миловидный крестьянский сын был глубоко огорчен, что шестилетний период их жизни в Лондоне при королевском дворе, время, полное непринужденных удовольствий и интересных встреч, окончилось суматохой поспешных сборов, а горизонт снова затягивали черные тучи. И в словах его, которыми он заключал свой рассказ о событиях в городе, звучал упрек неугомонному старцу:
– Весть о твоем возвращении пробудила демонов, таившихся во тьме соборов. Завоеватели мира ныне отправляются отсюда в Азию, Африку и Вест-Индию. Миссионерская поездка в Рим – это давно устарело!
– Устарело? – суровый аскет обрушился на своего павшего духом товарища. – Что же, пусть Европу пожирают религиозные фурии?
После всех пожаров и казней, – стоял на своем облачившийся в светский костюм монах, – люди будут зажимать себе уши, услышав имя Спасителя. Надобно публично отказаться от идеи вернуться туда и успокоить лондонский плебс и двор…