Еретики Дюны
Шрифт:
Был еще узкий столик приблизительно двух метров в длину почти в самом центре комнаты. Столешница его была по меньшей мере двадцати миллиметров толщиной. Тег предположил, что он сделан из дамианской джакка-ранды. Темно-коричневая поверхность отполирована до блеска, который отражал взгляд и под которым проглядывали жилочки, похожие на речные потоки. Здесь было только четыре адмиральских кресла вокруг стола, сработанных искусным ремесленником из того же дерева, что и стол, с подбитыми подушками сиденьями и со спинками лировой кожи, точно такого же цвета, что и полированное дерево.
Только четыре. Больше — было бы излишеством. Он никогда раньше не сидел ни в одном из подобных кресел, и он не садился сейчас, потому что знал, что найдет там его тело — удобство, почти такое же, как в презренном песьем кресле. Не совсем до такой же степени мягкости и в подстраивания под форму садящегося, разумеется. Слишком много комфорта могло заставить сидящего расслабиться. Эта комната, ее обстановка говорили: «Чувствуй себя здесь удобно, но оставайся начеку».
«В этом месте надо не только иметь голову на плечах, но и огромную боевую силу за собой», — подумал Тег. Он и в прошлый раз оценил это место таким образом, и мнение его не изменилось.
Окон не было, но те, что они увидели снаружи, полыхали танцующими линиями света — энергетические барьеры, препятствующие вторжениям и предотвращающие бегства.
Такие барьеры скрывали свои собственные опасности, знал Тег, но то, что они подразумевали под собой, было важно. Одно лишь потребление энергии было таково, что за счет этой энергии целый огромный город мог бы жить время, равное сроку жизни самого большого долгожителя среди его обитателей.
Здесь не было ничего случайного в демонстрации богатства.
Дверь, на которую взглянул Муззафар, открылась с легким щелчком.
ОПАСНОСТЬ!
Вошла женщина в переливчатом золотом облачении. По ткани извивались красно-оранжевые линии.
ОНА СТАРА!
Тег не ждал, что встретит столь глубокую старуху. Лицо ее было морщинистой маской. Глаза, глубоко сидящие, зеленым льдом. Нос ее был вытянутым клювом, тень его касалось тонких губ и повторяла острый угол подбородка. Черная облегающая шапочка почти скрывала седые волосы.
Муззафар поклонился.
— Оставь нас, — сказала она.
Он удалился без единого слова через ту дверь, в которую она вошла. Когда дверь за ним закрылась, Тег проговорил:
— Преподобная Черница.
— Значит, ты узнаешь в этом банк, — в голосе ее было лишь слабое волнение.
— Конечно.
— Всегда есть средство передачи больших сумм денег или приобретения власти, — сказала она. — Я говорю не о той власти, которая правит фабриками, но о той, которая правит людьми.
— И которая всегда называется правительством, или обществом, или цивилизацией, — сказал Тег.
— Я подозревала, что ты окажешься очень разумным, — высказалась она, отодвинув стул, и села, но не предложила сесть Тегу.
— Я думаю о себе как о банкире. Это сразу же отсекает множество грязных и обескураживающих околичностей.
Тег не ответил. В этом, вероятно, не было нужды. Он продолжал ее внимательно разглядывать.
— Почему ты так на меня смотришь? — осведомилась она.
— Я не думал, что ты окажешься такой старой, — сказал он.
— Ха-ха-ха! У нас для тебя много сюрпризов, башар. Может быть позже Преподобная Черница помоложе и пробормочет тебе свое имя, чтобы пометить тебя. Восхвали Дура, если это произойдет.
Он кивнул, поняв не все из сказанного ей.
— Это к тому же еще и очень старое здание, — проговорила она. — Я наблюдала за тобой, когда ты в него вошел. Оно тебя тоже удивило?
— Нет.
— Это здание в основе своей остается без изменений несколько тысяч лет. Оно построено из материалов, которые продержатся еще намного дольше.
Он посмотрел на стол.
— О нет, это дерево. Но под этим есть поластин, полазм и пормобат. Три ПО, которые никогда не подводят, если только в этом случается необходимость.
Тег промолчал.
— Необходимость, — сказала она. — Возражаешь ли ты против каких-либо вещей, которые были с тобой сделаны?
— Мои возражения не имеют никакого значения, — сказал он.
Куда же она гнет? Изучает его, безусловно. Точно так же, как он изучает ее.
— По-твоему, другие возражали когда-либо против того, что ты им делал?
— Без сомнения.
— Ты прирожденный военачальник, башар. Думаю, ты будешь для нас очень ценен.
— Я всегда считал, что больше всего ценен для самого себя.
— Башар! Взгляни мне в глаза!
Он повиновался, увидел крохотные оранжевые крапинки, блуждавшие в ее белках. Чувство опасности стало острым.
— Если ты когда-нибудь увидишь мои глаза полностью оранжевыми, то берегись! — сказала она. — Это означает, что ты оскорбил меня так, что я этого уже больше не способна выносить.
Он кивнул.
— Мне понравится, если ты сможешь командовать, но ты не должен командовать мной! Ты командуешь грязью, это единственно назначение для таких, как ты.
— Грязью?!
Она махнула рукой. Это жест пренебрежения.
— Да, вон там. Ты знаешь их. Их любопытство сильно ограничено. Никаких великих соображений никогда не проникает в их разум.
— Надо так понимать, что вы именно к этому и стремитесь.
— Мы работаем на то, чтобы поддерживать все в таком виде, — сказала она. — Мелкий фильтр, исключает ненужное, кроме представляющего непосредственную ценность для выживания.
— Никаких великих дел, — сказал он.
— Ты оскорблен, но это не играет роли, — сказала она. Для тех, кто во внешнем мире, самое важное в чем? Поем ли я сегодня, будет ли у меня крыша над головой сегодня, под которую не вторгнутся нападающие или отребье? Роскошь? Роскошь — это обладание наркотиком или существом противоположного пола, которое может на время сдерживать зверя.