Ермак: Начало. Телохранитель. Личник
Шрифт:
Когда был зимой в Благовещенске, специально зашел в контору, где государственный чиновник скупал золото, намытое старателями с официальными лицензиями. Ценник на стене указывал, что за один золотник золота дается три рубля пятьдесят с чем-то копеек или около восьмисот девяноста рублей и сколько-то там копеек за килограмм. Но там надо было отдать еще 10–12 % налогов, плюс процент на засоренность или плотность песка. Но даже по официальной государственной цене выходило не меньше сорока тысяч. Только сдать его официально мы не сможем, а при контрабандной продаже можно было бы и больше пятидесяти тысяч российских рублей получить. Китайские контрабандисты, как объяснил
«Хотя нет, – подумал я про себя. – Самородки продавать не будем. Это будет мой энзэ на черный день, а песочек при будущей поездке в Благовещенск в новом году надо будет продать. Тысячи по три рубликов каждый из нас получит, а это просто бешеные деньги для казачьей семьи. Никаких забот и хлопот лет на десять, если не больше. А если их еще и в дело вложить, то вообще все в шоколаде получится. Только пока о данной находке казачатам ничего говорить не буду. Если, тьфу-тьфу, доберемся удачно, то потом разбирательств с официальными властями будет много. Хватит с властей других трофеев и драгметаллов, что с тел в кошелях насобираем. Из них, правда, “премию” казачатам надо будет выделить, а остальное сдать. А о сорока с лишком килограммах золота, особенно о самородках, молчим».
Из задумчивости меня вывел Тур:
– Ермак, я там узел с одеждой женской нашел и нашей формой. Казаки, вернее всего, из Екатерининской сотни, а офицеры – подполковник и капитан – из каких-то инженерных частей. Каких полков, не знаю. Я таких погон не видел. Берем?
– Обязательно. Что мы, покойных голышом или в дерюге комиссии, которая в станицу обязательно прибудет, представим? Ускоряемся, Тур. Быстро собираем все самое ценное и уходим отсюда.
– Ермак, а коней заберем?
– Тур, их семнадцать штук. Мы их как погоним почти семьдесят верст по тропам? Тем более уверен, что Лис и с ручья всех лошадок, несмотря на запрет, заберет.
– Ермак, но ты посмотри, какие красавцы! Давай их хотя бы до брода через Ольгакан догоним, а там лучших с собой отберем, а остальных, включая наших «старичков», оставим, а потом со взрослыми казаками за ними вернемся. За два-три дня с ними не должно беды случиться. Оставим их в овраге рядом с бродом, где родник с ручьем нашли. Ну, Ермак, тут всего-то десять верст до брода! И тропа широкая. Быстро догоним!
– Уговорил, черт речистый. Меня самого вот такая жаба душит! – я развел руки в стороны на всю ширину.
– Какая еще жаба? – удивленно уставился на меня Антип.
– Да хворь есть такая, называется «грудная жаба». Это когда сильно болит в груди и человеку кажется, что он дышать не может. Вот и я, как подумаю, сколько всего придется бросить, ни вздохнуть, ни выдохнуть не могу.
– Ну тогда, Ермак, меня жаба больше твоей душит! – хохотнул Тур. – Коней берем?
– Берем, берем. Давайте быстрее.
Управились где-то за час. Под вьюками оказалось шесть коней. Из самого ценного, кроме золота, нашлись в одном из шалашей два полных ящика с патронами к «Гевер 88», каждый на полторы тысячи штук. Можно сказать, что минимум полторы тысячи рублей на патронах наше подразделение сэкономило. Эти патроны в трофеи не пойдут, иначе меня жаба задушит точно. Поэтому надо думать, где запрятать то, что в трофеи сдавать не будем. Вернее всего, придется по перелескам с какой-нибудь тройкой обогнуть станицу и попрятать все на моем хуторе, и только после этого всем отрядом входить на улицу Черняева. Решив этот важный для моей жабы вопрос, я выбрал в трофеях крепкий кожаный мешок, наполнил его маслом и пошел выполнять еще более грязную работу войны.
– Ермак, зачем ты это делаешь?
Бледный как полотно Дан смотрел, как я отрезаю у очередного трупа хунхуза правое ухо и закидываю его в мешок. Хорошо, что он не видел, как я в шалаше отрезал голову предводителю бандитов и упаковал ее в этот же мешок, погрузив в кедровое масло, которого много нашлось на кухне. «Дичаю… – думал я про себя при той процедуре. – Бошку главарю отрезал как цыпленку, никаких особых переживаний. Хотя такая практика совсем недавно присутствовала в боевых действиях на Кавказе».
– Для отчетности, Дан, – ответил я, закинув последний трофей в мешок. – Вряд ли нам поверят, что мы двадцать шесть бандитов убили и при этом никто из нас даже не был ранен. Трофеи мы собрали, конечно, знатные, но доказательства нужны.
– Какие-то они зверские, доказательства, – высказался подошедший Тур, судорожно дернув кадыком.
– Мне дед рассказывал, – завязывая мешок, ответил я, – что во время войны с черкесами на Кавказе, которая закончилась всего-то тридцать лет назад, была такая негласная традиция – «с черкесами по-черкесски». Черкесы любили своим врагам головы отрубать, а потом хранить их как знаки своей доблести. Глядя на них, кубанские казаки и солдаты-линейцы, убив горца, отрезали тому правое ухо или большой палец правой руки, на котором обычно черкесы носили кольцо – золотое, серебряное, медное или железное, чтобы взводить тугие курки своих кремневых ружей. А если же удавалось убить влиятельного горца – главу отряда или князя противника, то отрубали и голову напоказ, как трофей.
– Не может быть, – не поверил Дан.
– Деду об этом кубанцы рассказывали, с которыми они вместе воевали во время Венгерского похода, – продолжил я. – Правда или нет, но с их слов, сам барон Засс, командующий Кубанской линией, поддерживал черкесский обычай отрубать у мертвых неприятелей головы. А на нарочно насыпанном кургане у Прочного Окопа, где штаб линии располагался, постоянно на пиках торчали черкесские головы, и бороды их развевались по ветру.
– Что-то слабо верится в эти ужасы, – поддержал Дана Тур.
– С волками жить – по-волчьи выть. Правда – неправда! Я вам сколько уже говорю, что война – это грязь и вонь! Мне, думаете, приятно уши да бошки резать? Да я чуть не переблевался!
– Ладно, Ермак, остынь. Надо, значит надо. Ты командир, тебе решать! – Тур примирительно поднял ладони перед собой вверх.
Покончив с трофеями, собрали всех коняшек и двинули в обратный путь, подбирая «зверские» трофеи. На переправе, где устроили засаду, остановились только затем, чтобы пополнить мешок ушами хунхузов и обрушить на их трупы песчаный откос берега, под которым их сложили. Чем меньше следов, тем лучше.
Через три часа соединились с остальным отрядом на переправе через реку Ольгакан. Отправил Ромку наблюдать за тропой, откуда прибыли, быстро соорудили волокуши типа индейских «травуа». Два срубленных небольших дерева с обрубленными ветками прикреплены к седлу и связаны между собой перед высокой передней лукой монгольского седла. Сзади на шесты, также перевязанные между собой, на подложку из веток сложили завернутые в плащ-палатки трупы офицеров, казаков и женщины с ребенком.
«М-да… – думал я. – Шесть волокуш, двенадцать вьючных. Караван уже в двадцать девять лошадок получается. В колонну по одному больше ста пятидесяти метров. А эти проглоты еще по заводной лошади требуют. Все, принимаю волевое командирское решение».