Ермолова
Шрифт:
12…
Много бывает на свете замечательного. Например, нынче, нежданно-негаданно, в 1 час присылают ко мне из театра записку следующего содержания: Марью Николаевну Ермолову гг. артисты просят пожаловать на репетицию… Я сейчас подумала, что, верно, «Либерал», роль Васильевой [18] , потому что она больна. Приезжаю в театр, встречают меня Богданов [19] и Шумский, который в самых любезных выражениях просит меня играть нынешним вечером. Говорит, сыграйте, пожалуйста, собственно для меня, роль маленькую, крошечную, но нужны именно вы… Ну, конечно, я согласилась. Федотова мне все рассказала, и, таким образом, я нынче вечером играла – «Странное стечение обстоятельств», роль Юленьки.
18
Надежда Сергеевна Васильева 2-я – актриса Малого театра с 1869 по 1878 г., дочь известных актеров Малого театра Сергея Васильева и Екатерины Васильевой 1-й (Лавровой), игравшей в Малом
19
Алексей Федорович Богданов – режиссер Малого театра, в труппе которого он числился с 1830 г.
Болезнь Н. Васильевой навела меня на мысль попросить сыграть Надю в «Ошибках молодости». Как бы я была благодарна ее болезни, если б мне это удалось хоть один раз. – Нынче Шумский…
15…
Уже поздно, а мне бы много нужно написать. Высказаться хотя самой себе. Как тяжело у меня на сердце, гнет какой-то, точно что-то давит меня… с тех самых пор, как я сыграла эту милую роль. Мне, право, стыдно выйти на сцену, я играю те роли, что играют Мочалина, Лукьянова и К°… Грустно! Нынче же вечером (я опять играла ее) я готова была расплакаться… мне еще вроде этой роль: «На хлебах из милости»… Господи, да что же это такое… Впрочем, что же? Если уж я так поставлена, что мне или не играть ничего, или играть вот подобные роли, ведь мне другого выбора нет. Я знаю, что нужно ждать и терпеть, – но нужно тут иметь евангельское терпение, а человеческого будет мало.
И хочется увидать мне поскорей Н. М., и боюсь, жестоко она бранить будет. Ужасное положение. Год от году все хуже и хуже. Нынешний год чем бы мне поправить себя, а я начала «Парашей-Сибирячкой». Я просто какая-то несчастная жертва судьбы.
Боже мой! еще нынче я готова была от чего заплакать: Вильде мне сказал, что мне непременно нужно играть в «Либерале» за Васильеву, а нынче я узнала, что эта роль почти выходная, меньше того, что я играю теперь. Шумский со мной здоровается за руку. Завтра мы переезжаем на новую квартиру. Господи, спаси меня! Право бы, лучше умереть.
15…
Сегодня мы переезжали с квартиры. Перебрались и устроились довольно мило. У меня миленькая комнатка. Нынче я уговорилась с папашей отдавать ему каждый месяц 20 рублей. По этому поводу я могла бы очень много написать, но хочется спать.
31 октября. Воскресение.
Наконец я прихожу к убеждению, что нет на свете человека хуже меня. Ведь есть люди, в самом деле, порочнее меня, хуже, но такой дуры, как я, нет. Я всю жизнь буду спать и только спать, что за проклятый характер. Сижу по целым дням сложа руки да думаю, должно быть, не придет ли кто-нибудь да не скажет ли: «Не угодно ли вам сыграть «Ошибки молодости» или что-нибудь подобное. Как еще Н. М. до сих пор возится со мной? Я пробыла у ней почти всю неделю… должно быть, скоро я ей просто опротивлю, да и быть не может иначе; я кажусь флегмой, тогда как я вовсе не флегма, а ей-то наверно кажусь так. Сижу, молчу по целым дням, как убитая. Мне наконец пришла в голову мысль: написать ей письмо. Хорошо. Что же я ей напишу? Какую исповедь? Во мне что-то такое таится, гнездится. Я сама не понимаю, но меня душит что-то, мне нужно высказать, чтоб она знала, что я такое. Ведь я ужасно не откровенна… я много делаю глупостей и не могу ей сказать ни одной. Например, она до сих пор не знает, что я была… влюблена в Вильде. Она недавно сказала, что она до сих пор не знает, что такое я. Надо, чтобы она узнала. О, господи, если б мне только удалось сыграть «Ошибки молодости» хорошо!
Теперь вся моя надежда на ее бенефис, и я боюсь, что лишусь этой надежды, потому что она, кажется, хочет дать «Скопина-Шуйского», где мне нет роли… Как тогда долго придется ждать и терпеть!
Вчера у меня была Н. М. Я, по обыкновению, чувствовала себя очень неловко.
1 ноября…
Ну что же писать? Опять ругать себя за что-нибудь? Да стоит… Господи, спаси меня…
2…
Сейчас проходила роль из «Ошибки молодости». Господи, как мне хочется это играть! Нет, кончено. Будет спать. Буду приставать к Пельту [20] , ко всем, к кому только можно. Эта бы роль просто воскресила меня… а то я уж так низко упала… Нужно дать себе честное слово каждый вечер прочитывать по одной роли. Непременно нужно… Вот еще сейчас мысль какая в голову вошла: написать мне роман: за все берусь и ничего не делаю. Пуста я и глупа порядочно. Мне уж 18 лет… года уходят, а я все еще ничего не делаю… Дома что я делаю?
20
Пельт Николай Иванович, служивший с 1864 г. инспектором репертуара, был с конца 60-х гг. до 1872 г. управляющим Конторой московских театров.
Затеяли мы 16-го общий спектакль на рождестве. Бог весть, состоится ли?
4…
Нынче я играла «Укрощение строптивой», была очень интересна, видела своего музыканта. Вильде был очень мил. И что еще? Ничего, должно быть. Славно. В театре было весело. Приехала домой, разозлилась – теперь опять ничего. Лягу сейчас спать.
5…
Господи прости, ну как тут не позавидовать; я сознаю, что эго гадко, мерзко, но что же делать? Чем лучше меня Васильева 2-я? Ей все, а мне ничего… Не завидую я ни ее букетам, ни ее бенефисам, пусть ей дадут 365 бенефисов в год, я и тогда не позавидую, но только зачем она играет в воскресенье «Ошибки молодости»? В этом я ей положительно завидую. Что мне делать? Я ни за что не отстану от этой мысли, хоть бы пришлось драться с Васильевой 1-й и К°. Все только обещают. А как мало я привыкла думать, например, о том, что я говорю, и потому не могу говорить ни о чем серьезном.
Я было бросила совсем писать, да напрасно. Тут-то и нужно писать, тут-то и нужно думать, а я бросила, записывала всякие глупости, от которых теперь самой стыдно. Господи, как я часто думаю, что бы со мной было, если бы я не была знакома с Н. М. и Г… Я была бы просто уродом, меня бы мучила моя жизнь, из которой не было бы выхода.
К чему это я пишу? Слава богу, что это все случилось не так. Сыграла я «Сверчка» и… ничего. Я недовольна собой. Успех мой немножко было вскружил мне голову, но, пришедши в себя, я вижу, что это не годится. А я-то мечтала быть великой актрисой… Впрочем, кто же из нас не желал бы быть чем-нибудь особенным в то время, когда мы еще очень молоды. Но во всяком случае это не разочарование, нет, буду работать. Ведь я работаю очень лениво… Недавно меня Г… спрашивал, почему я люблю драматическое искусство. Сознаю ли, что приношу пользу, или меня к этому побуждает тщеславие, аплодисменты… Ему я ничего не могла ответить, потому что серьезно над этим никогда не думала, а попробую ответить себе. Я бы желала, чтоб бедный человек уходил из театра с мыслью, что есть хорошая другая жизнь, или, сочувствуя страданиям актрисы, он бы забывал свои страданья, о своем горе, я бы желала, чтоб он смеялся от души и забывал, что он в театре. Вот почему я люблю искусство. Желаю от всей души приносить пользу, но приношу ли?.. не знаю. Но и мне совсем не неизвестно тщеславие. Я люблю, когда аплодируют мне, если только эти аплодисменты вызваны искренним сочувствием мне. Аплодисменты выражают сочувствие, а я хочу, чтобы мне сочувствовали. Прежде я не думала и не понимала хорошенько, что мне нравится, но Г. заставил меня подумать. Но ко всему этому присоединяется чувство удовольствия, когда я на сцене. Незаметным образом я иногда переживаю чужую жизнь» (курсив мой. – Т. Щ.-К.).
На этом, к сожалению, обрываются эти полудетские записки. Но уже и из них видно, какая глубина была в этой молчаливой девушке, которая «не умела говорить». Она действительно неспособна была вымаливать себе роли или унижаться перед начальством, она и в дальнейшей жизни никогда не умела быть «бойцом» за свои интересы: вырастала она во весь рост и не знала ни смущения, ни робости только тогда, когда дело шло о том, чтобы заступиться за товарища или поправить какую-нибудь несправедливость; но за себя она ни просить, ни вступиться не умела. Надя Васильева, о которой она пишет, имела поддержку в лице своей влиятельной матери (Васильевой 1-й, видной актрисы). Ермолова же шла одна. Отец ее – как ни ценили актеры в его лице своего незаменимого помощника – у «начальства» влияния не имел. Самарин хорошо относился к нему, не раз выручал его – сам вызвался платить за Машеньку в школу, пока ее не приняли на казенный кошт, затем предложил вносить плату за Анну Николаевну в гимназию… Но у Самарина было всегда какое-то двойственное отношение к Марии Николаевне. Со времени ее блестящего дебюта, когда она нанесла его актерскому самолюбию два удара – первый, что он не разглядел и не угадал ее дарования, и второй, что она затмила его во время представления «Эмилии Галотти», – Самарин точно затаил против нее какое-то неудовольствие. С другой стороны, он, как одаренный и впечатлительный артист, не мог иногда не поддаваться чарам ее таланта и даже плакать над ее игрой, но и за эту невольную дань сердился на нее, – и надеяться на его поддержку было трудно. Отец мог только раз в год, в свой бенефис, давать ей роли (тогда бенефициант имел привилегию выбирать для своего бенефиса исполнителей); хотя он был человеком недюжинным, но не мог в силу недостатка образования обладать вполне развитым вкусом. Выбирая пьесы, выбирал то, что в эпоху его молодости казалось ему интересным и увлекательным. В результате этого он ставил в свой бенефис «Парашу-Сибирячку», и юной Ермоловой приходилось играть пьесу напыщенную, ходульную, не способную из-за своей фальши взволновать ни зрителя, ни исполнительницу. Мария Николаевна очень страдала от этого. Она писала К. П. Щепкиной: «Я ни перед кем не буду оправдываться, а только вам скажу, что то, что заставило меня играть «Парашу-Сибирячку», то заставило играть и теперь «Материнское благословение». Я уговаривала отца дать что-нибудь другое, но он поставил на своем» [21] .
21
«Письма М. Н. Ермоловой», М.-Л., изд. ВТО, 1939, стр. 33.
Ермолова задыхалась в тех пьесах, которые одни из ее биографов называет «эпохой теней». Одна Н. М. Медведева поддерживала ее и словом и делом, – она не оставляла ее, проходила с ней роли, каждый свой бенефис занимала ее и вообще всячески старалась поддержать ее дух.
Так шли трудные годы после изумительного дебюта Ермоловой, так проходили ее дни и ночи – в тоске билась она крыльями о решетку, – и целых пять лет длился этот искус. Кто знает, может быть, эти кипящие в ней силы не дали бы в дальнейшем такого бурно-пламенного расцвета, если бы они разменялись на частые приятные роли, легкий успех и радость актрисы, – не накопилось бы такого богатства, каким она поразила впоследствии в своих великих созданиях.
Материально, правда, стало легче: Машенька стала на ноги, бюджет семьи увеличился почти наполовину (она была принята на 600 рублей в год). Можно было переехать из подвала в верхний этаж… Конечно, это был тот же церковный двор, тот же покосившийся домишко, но все же было светлее, просторнее… Летом стали ездить во Владыкино… Это была подмосковная деревушка. Теперь – черта города, а тогда – глушь, с лесами, полями и соловьями. Это, между прочим, было место, где Мария Николаевна впервые, лет тринадцати, познакомилась с природой, – до того времени все, что она знала, была церковная «травка» да разве еще Сокольники, куда изредка летом в праздники отправлялись всей семьей пить чай «на воздухе», – там так называемые «самоварницы» держали для приезжающей публики самовары, молоко и нехитрую закуску.