Эрнесто Че Гевара

Лаврецкий Иосиф Ромуальдович

Наконец, в канун Нового года, утром 31 декабря, в «Каламину» прибыл долгожданный Марио Монхе, его сопровождали Таня, Рикардо и боливиец по кличке «Пандивино», оставшийся в отряде Че в качестве добровольца. Весь день и всю новогоднюю ночь Че вел с Монхе пере­говоры. Переговоры были не из легких. Вопрос не стоял о целесообразности или нецелесообразности партизанско­го движения в Боливии. Компартия высказывалась за революционные действия. Однако договориться о едином руководстве партизанским движением не удалось…

Руководство Коммунистической партии Боливии, хо­тя и не несло ответственности за организацию партизан­ского отряда, разрешило своим членам вступать в его ря­ды и оказывало партизанскому движению самую реши­тельную политическую поддержку. Так, в заявлении

КПБ от 30 марта 1967 года, вскоре после первых столкновений отряда Че с боливийскими войсками, говорилось:

«… Коммунистическая партия Боливии, которая вела по­стоянную борьбу против политики предательства нацио­нальных интересов, предупреждала, что эта политика по­влечет за собой события, которые трудно предвидеть. Сейчас она отмечает, что начавшаяся партизанская борь­ба — это лишь одно из следствий такой политики, одна из форм ответа правительству.

Коммунистическая партия, таким образом, заявляет о своей солидарности с борьбой патриотов-партизан. Са­мое позитивное здесь, несомненно, то, что эта борьба мо­жет выявить лучший путь, по которому должны следо­вать боливийцы, чтобы добиться революционной победы…»

В таком же плане высказался секретарь ЦК КПБ Хорхе Колье, сменивший Монхе на посту первого секре­таря компартии. В беседе с боливийским журналистом Рубеном Васкесом Диасом вскоре после начала военных действий в Ньянкауасу Колье заявил: «Наше отношение к партизанскому движению можно сформулировать сле­дующим образом: солидарность и поддержка во всем, чем только партия может помочь и поддержать его». Одновременно Колье уточнил: «Не мы начали партизан­ское движение. Партизанское движение не является нашей работой, и не мы его организовали… Тем не менее мы со всей искренностью помогаем и солидаризируемся с партизанами. Мы знаем, что они антиимпериалисты-революционеры и поэтому заслуживают не только нашей помощи, но и уважения. Товарищи в горах действуют согласно своим взглядам, и это впечатляет. Существуют, однако, многие формы борьбы. Мы, вся партия, готовим­ся к партизанским действиям и восстанию, но не следует забывать и о борьбе масс…»

Вернемся, однако, в Ньянкауасу, к 1 января 1967 го­да. Че рассчитывал, что «Каламина» станет одним из звеньев в партизанской цепи, которая протянется сквозь весь южный конус, по крайней мере, от Перу до Арген­тины включительно. Что касается Перу, то он уже имел на этот счет беседы с Чино, который вскоре должен был вернуться в «Каламину». Здесь же с Че находился и его верный сподвижник Антонио — капитан Орландо Пантоха Тамайо, бывший начальник штаба восьмой колон­ны, дважды раненный во время похода на Лас-Вильяс. Он, как и Роландо, знал Боливию с 1963 года, был в кур­се планов перуанских революционеров организовать пар­тизанские действия на древней земле инков…

Но еще большую надежду вызывала у Че Аргентина. Несмотря на трагическую гибель отряда Масетти, Че был уверен, что его родина может, должна стать ареной успешных партизанских действий. Ее слабо заселен­ные горные провинции Сальта и Жужуй примыкают к Боливии. В них много нещадно эксплуатируемых помещиками батраков и малоземельных крестьян. Они могут, они должны стать бойцами будущих партизанских армий, которые уже однажды действовали здесь в про­шлом столетии в период освободительной войны против испанских колонизаторов.

В Аргентине много «горючего» материала. С появлением партизанского «очага» в Боливии у этих людей появится надежда, и тогда из Ньянкауасу к ним придет на помощь он, Че. Тогда на родину наконец вернется Эрне­сто Гевара Серна, чтобы бороться и победить.

Но, чтобы это свершилось, было необходимо срочно установить контакт с аргентинскими единомышленника­ми, бездействовавшими после гибели упомянутого выше отряда. На связь с ними Че посылает в Аргентину Таню.

18 января Че записывает в дневнике: «Под проливным дождем пришел Лоро (Васкес Мачикадо), который сообщил, что Альгараньяс говорил с Антонио, дал ему понять, что он много знает. Он предложил войти в пай с нашими людьми на ранчо и заниматься с ними произ­водством кокаина или же чем-то еще, чем они заняты.

Это «чем-то еще» показывает, что этот тип что-то подозревает. Я велел Лоро завербовать Альгараньяса, но не обещать ему особенно много, только плату за перевозку грузов на его «джипе». Велел я также пригрозить ему смертью, если он нас предаст». Однако Альгараньяс, судя по всему, уже давно находился в контакте с полицией в Камири, которая заявилась на следующий день в «Ка­ламину» с обыском. Че записывает 19 января: «В поис­ках «фабрики наркотиков» туда на «джипе» приехал лейтенант Фернандес и четверо полицейских, одетых в гражданское платье. Они обыскали дом, и их внимание привлекли некоторые странные для них вещи: например, горючее для наших ламп, которое мы не успели отнести в тайники. У Лоро забрали пистолет, но оставили ему винтовку и малокалиберный пистолет. Для виду они до этого отняли пистолет у Альгараньяса и показали его Лоро. После этого полицейские уехали, предварительно предупредив, что они в курсе всех дел и с ними надо посчитаться».

У Че уже нет сомнения, что Альгараньяс и его лю­ди шпионят за «Каламиной» и доносят обо всем полиции.

На следующий день вновь тревога: «Мы хотели провести несколько военных учений, но это не удалось, так как старый лагерь находится под возрастающей угрозой. Там появился какой-то гринго [40] с автоматической винтовкой М-2, из которой он то и дело стреляет очередями. Он якобы «друг» Альгараньяса и собирается провести в этих краях десять дней от­пуска. Пошлю разведку, и выберем место для лагеря поближе к дому Альгараньяса. Если все пойдет прахом и нам придется покинуть эту зону, этот тип поплатится за все».

40

Американец. — Авт.

Хотя тучи сгущались над «очагом», связь, с Камири и Ла-Пасом пока что функционировала нормально. В ла­герь прибывали все новые люди. 21 января пришло по­полнение из трех боливийцев, один из них, отмечает Че в дневнике, крестьянин-индеец аймара. 26 января в ла­герь прибыли горняцкий лидер Мойсес Гевара и подполь­щица Лойола. Мойсес — бывший член компартии, примкнувший к промаоистской группировке, но исключен­ный из нее за «сговор с кубинцами». Он согласился вступить в партизанский отряд вместе со своими сторон­никами — около 20 человек. Че потребовал от своего однофамильца, чтобы его люди не вели фракционной работы, «не полемизировали по поводу международных и внут­ренних проблем». Мойсес согласился, но добровольцев обещал доставить только в первой половине февраля по причине того, что, как отмечает Че в дневнике, «лю­ди отказываются пойти за ним, пока не кончится кар­навал».

Лойоле, которая произвела на него очень хорошее впечатление своей стойкостью и верой в дело, Че пору­чил организовать в Ла-Пасе и других городах подполь­ную организацию поддержки партизанскому движению. Эта организация должна была бы снабжать партизан боеприпасами, амуницией, продовольствием, собирать сведения о противнике, заниматься саботажем и дивер­сиями. Че снабдил Лойолу подробной «Инструкцией кадрам, работающим в городах», и она отбыла в Ла-Пас. Но хотя эти контакты и были многообещающими, приток боливийцев в «очаг» далеко не отвечал надеждам Че, что с присущей ему откровенностью он отметил в своем «месячном анализе» за январь 1967 года: «Теперь начи­нается партизанский этап в буквальном смысле слова, и мы испытаем бойцов. Время покажет, чего они стоят и какова перспектива боливийской революции.

Из всего, о чем мы заранее думали, наиболее медлен­но идет процесс присоединения к нам боливийских бойцов».

1 февраля, оставив несколько бойцов во главе с кубин­цем Маркосом в «Каламине», очищенной от компромети­рующих предметов, которые были спрятаны в тайниках, Че с отрядом из 20 человек направился в горы в трени­ровочный поход, рассчитанный на 25 дней. Инти расска­зывает, что в этом походе Че нес на себе самый тяжелый рюкзак. Учить других личным примером всегда было его «слабостью».