Еще один шпион

Корецкий Данил Аркадьевич

– Твой? Точно? – крикнул Лешему старлей, коленом вжимая Айзикова в пол – скованного наручниками, рычащего и брыкающегося, сопротивляющегося так, будто и не существует для него ни боли, ни поражений, ничего.

– Он, – сказал Леший. – Точно.

– Особого ухода требует, с-скотина! – Симонов рассмеялся.

Он был доволен. В один вечер его группа столько говна наковыряла, что одними только благодарностями начальство теперь не обойдется: и внеочередные звезды светят, а может, и награды...

Леший ходил по квартире, не зная толком, куда ему теперь приткнуться. Дело сделано. Вчерашнее нападение,

конечно, не докажут, а вот за сегодняшнее вооруженное сопротивление Ресничку этого Борзоевича, скорее всего, упекут лет на семь-восемь. А может пять. Или даже три, кто знает. И то, если где-то там, в длинной цепочке правосудия, не окажется слабого, прогнившего звена, которое враз обессмыслит всю эту грязную, вредную и трудную работу. Которую Леший по-прежнему не любил. Умом понимал, но душой терпеть не мог. Даже если это личное... Ну, или почти личное.

Он смотрел на весь этот зверинец, на девок этих, плачущих, жалких, смотрел и думал почему-то про Пулю. Не шла она у него из головы. Как знать, не вступись он за нее вчера, Ресничка сумел бы, наверное, додавить, запугать, избить, в конце концов... И сделать так, чтобы Пуля, чистенькая и нежная красавица, была одной из этих. Обкуренная, обтраханная, с жуткими глазами без радужки.

И в самом деле, в передней он заметил несколько девчонок-малолеток. Перед группой вдруг встала задача, как переместить всю эту голую публику в зарешеченный автобус – одевать их некогда, не с руки, да и непонятно с этим шмотьем, где оно чье, а в таком первозданном виде вести их через двор уж точно нельзя. Ну, и эти малолетки, как самые трезвые (и даже частично одетые), помогали омоновцам искать всякое постельное белье по шкафам – простыни, пододеяльники, наволочки и полотенца, – и укутывать в них своих, так сказать, сотоварищей по отдыху. Прямо древние римляне получались, которых центурионы выводят из жарких терм...

Малолетки эти шустро так управлялись, деловито, просто загляденье. Не по-детски деловито, по-взрослому. Маленькие женщины. И у Лешего будто глаза открылись: это же Эльза и Инга, брюнетка и блондинка. Две лилипутки из эскорт-агентства. Вспомнил и квартирку их кукольную в Китай-городе, и бар со сладкими ликерами и шампанским, и унитаз с детским сиденьем, все вспомнил. И как они выручили тогда их с Хорем... Хотя и не за бесплатно, конечно, но здорово выручили...

Постоял, подумал, как быть. Подошел к старшему группы.

– Слышь, Симонов, я этих двоих заберу, – он незаметно кивнул на Эльзу и Ингу. – Похожи они на одних моих знакомых. Ну, родственницы вроде как... Поговорить надо.

Старлей даже глаза выпучил от удивления.

– Ты охилел, что ли, майор? Их надо в ИДН [34] вести, документировать, а потом в спецшколу [35] направлять! Освобождение малолеток – это нам большой плюс!

– Да они не малолетки, – сказал Леший. – Им за тридцать, наверное. Это лилипутки.

34

ИДН – инспекция по делам несовершеннолетних.

35

Спецшкола –

закрытое воспитательное учреждение для правонарушителей, не достигших возраста уголовной ответственности.

– Ты охилел, – повторил старлей. – Я пойду посмотрю.

– Не надо.

– Никогда не видел лилипуток. За тридцать, говоришь? Родственницы? Охилеть. Они ванные какие-то специальные принимают, что ли?

– Я спрошу, – пообещал Леший.

Они его не узнали. Обе были под кокаином, Эльза к тому же без настроения.

– Какой Леший? Отвали. Еще один большой человек с большим х...м. Да еще мент.

– Но он хотя бы симпатичный, – заметила Инга.

– Я не снимать вас пришел, – сказал Леший. – Хотите выбраться отсюда? Оденьтесь и пошли со мной, поговорим.

– А вас там много? – поинтересовалась Эльза, настроенная, как всегда, скептически.

Когда подошли к автоматчикам на выходе, те хмуро заступили дорогу. Леший окликнул Симонова – тот подал знак своим: хиль с ними, пусть идут, пропустите. И пальцем сделал Лешему, мол, смотри. А когда вышли за оцепление во двор, Инга вдруг сказала:

– Во, вспомнила. Они плинтус меняли на кухне. Двое. Весь стульчак в туалете обоссали.

Леший хмыкнул. В общем-то, не только плинтус, но и полы перестелили, и электропроводку заземлили, и всю сантехнику привели в рабочий вид. И много еще чего по мелочи.

– Так бы и говорил, что обоссали, – сказала Эльза. – Это и я помню. А то: Леший я, Леший... Будто он король брунейский. А дружок твой где? Он, помнится, повеселее как-то был, помордастее.

– Дружок мой далеко, – сказал Леший.

– Он тоже в менты подался? Или вы с самого начала «конторские», только прикидывались?

– Во, пристала к человеку, – пискнула Инга. – Он нам, может, помочь хочет, а ты цепляешься...

– Помочь – это другое дело, – сказала Эльза. – Даже от ментов польза бывает, я сама слышала ...

Леший усадил их на скамейке в соседнем дворе, угостил сигаретами, закурил сам.

– Ну, и что вы в этой гнилой дыре забыли? – повел он воспитательную работу. – Вляпались по самое не могу: «чернота» какая-то криминальная, наркотики, оружие, да еще труп впридачу. Надо же головой немного думать, не только одним местом. Раньше у вас клиенты поприличнее были, насколько помню.

– Воспитывает, – сказала Инга. – А мне нравится.

– Ага. Ты б на себя посмотрел, когда приперся к нам тогда, – мрачно отозвалась Эльза. – От тебя еще и воняло, как из этой, как она называется...

– Из деревенской уборной, – подсказала Инга.

– Ну. И ничего. Обогрели, накормили. Вы у нас еще весь кофейный ликер вылакали втихаря.

Леший ничего не сказал, курил и смотрел на старушку, которая выгуливала во дворе забавного, будто улыбающегося до ушей мопса. Эльза и Инга, конечно, в своем коронном стиле. Наверное, он попытается как-то помочь им по старой дружбе... хотя никакой дружбы, если разобраться, не было. Ну, замолвит словечко Симонову, чтоб не записывали лилипуток в протокол. Ну, попросит. Убивать-то они никого не убивали, наркотиков при них не было, при них вообще ничего не было, кроме пары трусиков и обуви. Может, ничего серьезного им и не грозит, обойдется как-нибудь...