Еще одна чашка кофе
Шрифт:
Она не имела права привлекать к себе внимание, быть дерзкой. «Теперь нужны осторожность, Оля, и благоразумие, все то, чего в тебе как раз никогда не было».
Ольга прошла квартал и на одной из улочек увидела пожилую парижанку, торгующую зеленью, овощами и простыми, очевидно, сорванными где-нибудь в лесных предместьях города цветами. Она купила у цветочницы букет желтых, скромных цветов и уже собиралась уходить, когда та вдруг улыбнулась и, вероятно, в благодарность за то, что Ольга отказалась взять сдачу, протянула
— Возьмите, мадам, они такие сладкие!
Ольга улыбнулась, положила яблоко в карман пальто. Она дошла до набережной Сены, свесилась через перила, посмотрела на серый, словно выцветший от времени, гобелен реки и неба, и бросила цветы в реку. С днем рождения, Сережа.
Сегодня был особенный день — день рождения Сергея.
Ольга часто смеялась над зимним, январским Сергеем: надо же так подгадать — родиться в самом начале года! Какой ты хитрый, Сереженька!
С днем рождения, с Новым годом, Сережа! И с новой вечностью!
Захотелось курить. Ольга запустила руку в карман пальто, чтобы найти зажигалку и наткнулась на яблоко.
Яблоко, круглое, наливное, краснобокое, катилось от крылечка дома, где они в детстве сидели с Ксютой и ели незрелые еще, не впитавшие силу лета ранетки, к тем яблокам, что они ели с Сережей красной осенью в пустом доме, подкрепляясь ими после любви, и обернулось вот этим, зеленым, чуть тронутым зимой и морозцем, катившимся через годы и страны, прямо ей в руки. От Фонтанки до Сены — путь не малый.
Яблоко вдруг само выскользнуло у нее из рук и упало в Сену.
Плыло Лелино яблочко по реке времени. И куда-то еще оно приплывет?!
Острыми каблучками ходила по краю, зелеными бедовыми глазами глядела в бездну — да мне не страшно! а в феврале сорок второго года Ольгу арестовали.
Обыск, арест, камера.
Все повторилось — серые стены, допрос. Следователь, правда, был другой — молодой холеный ариец, форма с иголочки, в глазах самодовольство.
Когда ее привели — красная помада, безупречная осанка, каблуки, локоны, — немецкий офицер взглянул на нее чуть ли не с любопытством.
— Вы русская?
Она не поняла — это вопрос или утверждение, с вызовом ответила:
— Да, русская.
Почти сразу стало понятно — они знают все. Ну почти все. Хотели бы знать больше, и если она им поможет, то этим она поможет и себе тоже.
— Нет, — выдохнула Ольга.
— Вы не поняли, — сказала присутствующая на допросе переводчица, — если вы нам поможете, вас, возможно, отпустят.
— Не утруждайте себя переводом, — отрезала Ольга. — Я прекрасно говорю на немецком. Нет, никакого сотрудничества не будет.
А смешно — это она уже проходила. Бежала от судьбы двадцать лет, а судьба поймала ее, и что же — снова нет выбора?
Но сейчас у нее есть выбор. К тому же теперь она свободна — от ее поступков не зависит благополучие близких, как тогда, двадцать лет назад, и у нее нет привязанностей, никаких (вы не представляете, насколько это все облегчает).
«Нет, не знаю, не помню», — снова и снова твердила как заведенная. Никого не назвала, ни в чем не призналась.
Через две недели бравый немецкий офицер предложил ей другое условие.
— Мадам, мы знаем о вашем прошлом, знаем, что вы бежали из большевистской России, но мы не меньше вашего ненавидим большевиков, мы воюем с коммунизмом, значит, у нас общий враг! Помогите нам бороться с большевизмом на Востоке!
Ольга вздохнула — защитить цивилизованную Европу от диких русских орд? Подите к черту!
— Что вы сказали? — подался вперед офицер.
— Нет. Я сказала — нет.
— Я вас не понимаю, — чуть более эмоционально, чем от него требовала должность и его Третий рейх, сказал офицер.
«Да и не поймешь, — усмехнулась Ольга. — Что он поймет, этот блондинчик, про Россию, про русских, про меня… Мы были маленькие, я и Ксюта, шли с папой по павловскому лугу. Зеленый луг, бескрайний, как океан, шумит-переливается, вверху небо, еще один океан, и на линии этих двух океанов две девочки запрокинули головы вверх — утонули в небесном и земном, а папа сказал: девчата, это ваша Родина».
Луг, дача в Павловске, яблони, кузнечик в саду, идущие на водопой кони в деревне под Рязанью, куда родители каждое лето возили сестер в гости к дедушке-бабушке; ленточка Невы и Фонтанки, ангелы Петербурга, Эрмитаж, купола храмов — все это Родина.
Какого ответа этот офицер ждет от русской, в детстве учившейся по гимназическому учебнику, в котором было сказано: «Дуб — дерево. Роза — цветок. Олень — животное. Воробей — птица. Россия — наше Отечество»?
Смерть неизбежна.
— Но почему? Вы эмигрировали из России, вы должны ненавидеть большевизм и быть вместе с нами?
Немецкий офицер действительно не понимал — эти славяне такие странные, все носятся со своей загадочной русской душой и нелепой миссией — спасти и осчастливить все человечество.
Ольга пожала плечами:
— Вы хотите уничтожить славянскую расу, Россию. Россия — моя Родина. Родину не предам.
— Но вы понимаете последствия своего решения? — уточнил офицер.
Ольга усмехнулась — про последствия иных решений я знаю больше вашего.
Он кивнул:
— Завтра утром вас расстреляют.
Вечером к ней в камеру пустили Клинского.
— Евгений? — удивилась Ольга. — Как ты здесь? Зачем?
Он не стал говорить ей, что использовал все свои связи, отдал огромные деньги за это последнее свидание, сказал лишь, что спасти ее второй раз у него не получится.