Еще одна чашка кофе
Шрифт:
Мысли о том, чтобы уехать из Ленинграда, стали возникать у нее незадолго до окончания института. Жить в городе, где все напоминало о прошлом и о трагических потерях, было трудно; вот здесь школа, в которую ты ходила (половина твоего класса погибла в войну), вот консерватория, которую ты так и не закончила, в этом саду вы когда-то гуляли с Олегом.
«Без Ленинграда не могу, но и в нем не могу!» — как-то призналась себе Таня. Конечно, Ленинград оставался любимым городом, и все-таки ей хотелось куда-то уехать и попробовать начать все сначала. Поэтому, когда после получения диплома ей предложили поехать
…Несколько лет Таня с дочерью жили в северном поселке на границе с Норвегией (северное сияние было для Веры привычным аттракционом, вроде огней на елке), потом судьба забросила их в Красноярский край, позже на Урал.
«Вроде бы только привыкнешь, прорастешь корнями в землю, а тебя каким-то солнечным ветром подхватит и понесет по всему свету, — смеялась Таня, — мы с тобой, Вера, странники!»
Приграничный поселок, Красноярский край, Иркутск, зимы-весны, жизнь оказалась долгой. Вера училась, Таня работала. В сорок лет хирург высочайшего класса Татьяна Свешникова стала главным врачом городской больницы в северном городке, где они с Верой, наконец, осели. Таню давно называли Татьяной Николаевной, коллеги ее ценили, пациенты любили, она полностью реализовалась в выбранной профессии и не сожалела о том, что отказалась когда-то от музыки, от Ленинграда, от той, другой судьбы, круто ее изменив.
А вот замуж Татьяна Николаевна так и не вышла и личную жизнь не устроила. Она знала, что из-за фронтового ранения и перегрузок на фронте, биологических детей у нее не будет. А что до какого-то пресловутого женского счастья, так на свете есть вещи и поважнее счастья; все ее время отнимали приемная дочь, работа, учеба (даже став уважаемым доктором, позже заведующей хирургическим отделением и главным врачом больницы, она все время училась). Но главная причина, по которой ее личная жизнь не сложилась, заключалась в том, что она так и не забыла мальчика Олега, навсегда оставшегося на войне.
Таня осталась незамужней, но одинокой она себя не чувствовала — рядом была Вера, коллеги, пациенты.
Когда семнадцатилетняя Вера после окончания школы выбрала для себя профессию переводчика и уехала в Ленинград учиться, Таня окончательно ушла в работу.
Недели и месяцы слагались во временные соты лет, и вот как-то утром Таня взглянула на себя в зеркало и замерла: а виски-то посеребрило метелью! Совсем ты постарела, Татьяна Николаевна.
И снова жизнь неслась, летела: маленькие достижения, большие победы, мелкие огорчения и огромная, запрятанная на дне души печаль, о которой Таня запрещала себе думать.
Вера закончила институт, стала востребованным переводчиком зарубежных книг, вышла замуж и жила в Ленинграде. Она часто писала матери, просила ее переехать к ней, но Таня, хотя и скучала по дочери, вернуться в родной город пока не решалась.
И вот как-то под Новый год, в конце шестидесятых, она получила от Веры из Ленинграда письмо с новогодней открыткой. Вера сообщила, что они с мужем ждут ребенка и что Татьяна Николаевна скоро станет бабушкой. «Надеюсь, что хотя бы теперь ты к нам приедешь!»
Таня смотрела на открытку с красногрудыми снегирями — стану бабушкой, подумать только!
Надо было что-то решать.
…В новогодний вечер доктор Татьяна Николаевна Свешникова проведала в больнице своих пациентов, поздравила коллег, сдала дежурство и отправилась домой. Спешить ей было некуда — дома ее никто не ждал. Таня пошла домой самым дальним, но любимым маршрутом — вдоль небольшой реки, впадавшей в Ангару, через лесок, обступавший их микрорайон.
От трескучего мороза щипало лицо, в уже подступающих сумерках кружил снег. Вокруг было так красиво, что несмотря на холод, Таня остановилась. За годы жизни на Севере она узнала о снеге, кажется, все: сколько оттенков имеет снег и чем поземка отличается от бурана и вьюги. Снегопады, как естественные декорации и жизненный фон, здесь на Севере, были привычным делом. Но ленинградка Татьяна Свешникова по-прежнему считала снег настоящим чудом. Вот и теперь она замерла, прислонилась к заснеженному дереву; cнег посверкивал голубыми, лиловыми искрами. В лесу было так тихо, что, казалось, можно было услышать, как снежинки на своих парашютах касаются земли.
От мороза по-прежнему кололо лицо, и какая-то острая льдинка вдруг кольнула сердце, отчего стало грустно. Таня знала, что с этим леском, спускающимся к реке, связаны печальные события; местные жители говорили, что здесь, в гражданскую войну, расстреливали белых офицеров. Она вздохнула — почему-то именно тут защемило сердце, словно это место было как-то связано с ней лично.
В лесу стремительно темнело, и надо было идти домой. Но что-то ее удерживало, еще чуть-чуть постою, еще немного снега…
В этот новогодний вечер, на стыке уходящего и наступающего года, мысли и воспоминания теснили друг друга. Тот же самый снег, что и сто лет назад, покрывал землю, вековые сосны подпирали небо, мимо, нарушив тишину, пролетела птица, и прямо над Таней зажглась в ночном небосводе зеленая звезда.
Ты прошла долгий путь, Таня. Надо было переплавить эту боль, перекалить ее в огне, перемолоть в белую, как снег, как твои виски сейчас, муку, в соль земли.
Вот тебе покой и воля. Ты их заслужила. Теперь ты можешь вернуться в родной город.
Через несколько месяцев Татьяна Николаевна вернулась в Ленинград, в свою квартиру на Фонтанке. Те же стены, то же окно с видом на тот самый мост и та же река, в которую, как говорят, нельзя войти дважды.
Вскоре после возвращения в Ленинград, в июне, она поехала на родительскую дачу в Павловск — готовить дом к возвращению Веры с новорожденным сыном из родильного дома.
Татьяна Николаевна мыла, убирала, занималась разросшимся, запущенным садом, а вечером села на крылечке дома и выпила рюмку вишневой наливки (которую так хорошо — не иначе от прабабушки переняла! — умела делать Вера).
Ну, с днем рождения, будем здоровы и великодушны!
Про свой день рождения она бы, конечно, забыла, если бы этот день не был связан с той датой…
Сад вдруг зашумел, словно бы кто-то позвал ее. Та-а-ня!
Татьяна Николаевна вздрогнула, огляделась: да нет, никого вокруг, просто ветер, просто какая-то птица пролетела. И снова стало тихо-тихо.
Над лесом занимался розовый, с золотыми отсветами закат, ветер качал макушки деревьев. Какой сегодня теплый, прекрасный день, и завтра будет хороший — самый длинный в году.