Еще одно мгновение, или Каждый твой вздох
Шрифт:
– Об этом не волнуйтесь, – нервно выдохнул Левинсон и уже более решительно стал оспаривать методы Митчела: – Почему бы инкассаторам не явиться прямо в ресторан? А еще лучше, почему бы банкам не отослать деньги в бронированных машинах?
Митчел, с трудом сдерживаясь, неохотно выдавил:
– В прошлом году в Риме похитители видели, как деньги привезли в бронированных машинах, и решили, что теперь нет необходимости оставлять жертву в живых.
– Сообщить в ресторане, что вы скоро вылетаете? – спросил Левинсон, немного помолчав.
– Нет. Вы там для того, чтобы собирать, а не выдавать информацию. Не желаю, чтобы вы получали заранее отрепетированные ответы и объяснения от копов или от кого бы то ни было, –
Однако беседа с Левинсоном, особенно последняя часть, помогла более отчетливо увидеть сложившуюся ситуацию, которая до этой минуты казалась сплошным непрекращавшимся кошмаром.
Калли, беззастенчиво слушавший разговор, засыпал Митчела вопросами, очевидно, стараясь отвлечь его от мыслей о похищении.
– Когда я увижу своего нового племянника? Как его зовут?
– Что?
– Говорю же, как зовут твоего сына?!
Мысли Митчела были в таком разброде, что он совершенно забыл, упоминал ли Мэтт Фаррел имя его сына во время утреннего звонка, но в голове вертелось только самое начало речи, когда Мэтт еще не швырнул «бомбу»: «Малыш Кейт Донован был похищен сегодня утром из городского парка... няню сбили с ног ударом по голове... полиция объявила розыск... Похитители требуют выкуп в десять миллионов долларов, в противном случае грозятся убить мальчика. Сегодня в восемь позвонят с инструкциями. Несколько минут назад звонила Кейт. С ней был Грей Эллиот... Я говорил с ним».
И тут с грохотом разорвалась эта самая «бомба», едва не прикончив его.
«Ты отец ребенка, Митчел».
Мэтт еще что-то говорил, но мозг Митчела отказывался воспринимать сказанное. И хотя он внимательно слушал, вряд ли что-то сумел запомнить.
– Не знаю, – выдавил, наконец, Митчел. – По-моему, Мэтт Фаррел ничего не сказал.
– А его мать? Как ты ее встретил? – настаивал Калли. – Где это было? Какая она?
– Мы едва друг друга знали, – процедил Митчел холодным, резким тоном, предупредившим Калли, что эту тему лучше оставить в покое. – Познакомились, когда я отдыхал на островах. День-другой провели вместе, но тут обнаружили тело моего брата. Я вылетел в Чикаго и напрочь о ней забыл.
А вот это уже прямая ложь. Постыдная же правда заключалась в том, что он безумно тосковал по ней с той минуты, когда она оставила его стоящим на пристани Сен-Мартена, и до того Дня, когда он встретил ее на благотворительном вечере и обнаружил, какая она на самом деле тщеславная, мелкая дрянь! В коротком интервале между прощанием и новой встречей ему довелось пережить все унизительные мысли и сожаления, болезненное желание и недоумение человека, который потерял то, что так отчаянно жаждал и самоуверенно считал своей собственностью.
Умом он понимал, что, предпочтя оставить Сен-Мартен вместе с бойфрендом, вместо того чтобы встретиться с ним на пристани, Кейт верила, что сделала правильный выбор. Понимал, и все же опьяненный мозг не мог осознать, почему она не сообразила, что правильный выбор – это он, Митчел Уайатт.
Он знал, что единственный разумный способ справиться с ситуацией – забыть обо всем и начать новую жизнь, а единственный способ забыть обо всем и начать новую жизнь – выбросить из головы все мысли о Кейт. И все же упорно подвергал себя сладостной пытке воспоминаний. Он, как никто, умевший справляться с тревожащими эмоциями и душить по-настоящему болезненные, не мог... нет, не хотел навсегда забыть о Кейт Донован и покончить с этим.
Кейт предпочла своего бойфренда. Ушла с другим, и рана до сих пор была свежа.
Митчел не мог уснуть по ночам, пытаясь понять, почему потерял ее, гадая, как можно было предотвратить беду. И так продолжалось, даже когда он понял, что вел себя как отвергнутый любовник с разбитым сердцем: клише, которое раньше, по его мнению, никоим образом не могло относиться к нему.
И все мгновенно кончилось в ту ночь, когда он обнаружил, что она – невеста Эвана Бартлетта, когда увидел, что она шествует к нему с кокетливой улыбкой. Абсолютная фальшивка... а он влюбился в нее. На вилле в Ангилье всего через три часа после встречи он так безумно хотел ее, что позволил вытянуть из себя информацию об Уильяме, а потом галантно предложил подождать до следующего дня, щадя чувствительность этой особы, отказавшейся спать с ним в номере, снятом ее бойфрендом.
Но хуже, гораздо хуже был тот факт, что на следующий день в отеле он позволил ей одурачить себя настолько, что признал, будто чувствует некую «магию». И что всего омерзительнее, сам в это поверил.
Всего за два коротких дня Кейт Донован сумела обнаружить в нем слабость, о существовании которой Митчел и не подозревал: наивную, глупую, сентиментальную доверчивость, сама мысль о которой наполняла его отвращением к себе. Стыд и это отвращение были единственными эмоциями, которые он теперь испытывал при упоминании ее имени. Поняв, что она собой представляет на самом деле, он легко забыл эту женщину. Но так и не сумел забыть, что был в ее руках покорной марионеткой.
С той ночи прошло почти три года. Несколько раз он бывал в Чикаго, но имя Кейт упоминалось лишь дважды. На следующий день после благотворительного вечера Мэтт небрежно осведомился о причине стычки между Кейт и Митчелом, и тот коротко ответил, что эта тема закрыта. Навсегда.
Через пару месяцев после этого разговора Митчел снова прилетел в Чикаго повидать больного деда, и тетка Оливия настояла, чтобы он сопровождал ее на ужин в загородный клуб «Гленмур», основателями и членами которого были Уайатты, и где она могла править бал в столовой и одновременно демонстрировать окружающим племянника. Как уже успел обнаружить Митчел, Оливия Хиберт оказалась не только источником всех светских сплетен, но и повсюду считалась непререкаемым авторитетом по всем темам, касавшимся предков, связей и деятельности пяти поколений истинной чикагской аристократии. Она действительно была истинной живой энциклопедией, содержавшей сведения о пяти поколениях сливок чикагского общества, начиная от давно усопших предков и кончая нынешними подростками. Бездетная вдова, не знавшая, чем заполнить жизнь и нагрузить активный мозг, она посвятила себя судьбам окружающих и, к изумлению Митчела, была крайне точна в своих описаниях. Как бы давно ни случилось то или иное событие, она прекрасно помнила даты, людей, разговоры и еще многое другое, причем настолько подробно, что Митчел не раз наблюдал, как знакомые частенько останавливались рядом с ней и просили ответить на вопрос или подтвердить тот или иной факт. Остальные жаждали услышать последнюю сплетню, и она была счастлива угодить и тем и другим. Но горе тому, кто пытался уличить ее в неточности! В высшем обществе Чикаго она считалась чем-то вроде Гедды Хоппер или Лиз Смит [10] с той разницей, что в отличие от них презирала недоказанные слухи или преувеличения. Как ни любила она сплетни, все же превыше всего ценила достоверность.
10
Американские журналистки, специализирующиеся на светских сплетнях.
Очень часто она пыталась поделиться сведениями с Митчелом, который неизменно скрывал скуку за вежливой улыбкой. Но когда во время ужина в «Гленмуре» она попыталась вытянуть сведения о Кейт, реакция изумила самого Митчела. Оливия затронула эту тему после ужина, доев крем-брюле, но при этом приняла такой невинный вид, что Митчел сразу сообразил: тетка прекрасно поняла, что ступает по тонкому льду. Опустив глаза, она потянулась за салфеткой, изящно промокнула губы и с деланной небрежностью заметила: