Эшафот забвения
Шрифт:
Леночка вдруг вцепилась в мой рукав, в выцветших от страсти глазах мелькнуло безумие:
– Не оставляй меня… Иначе… Иначе я что-нибудь сделаю…
Час от часу не легче! Дернул же меня черт идти к метро пешком…
– Ну, хорошо. Только обещай мне не напиваться.
– Обещаю. Не оставляй меня… Не бросай меня, пожалуйста.
Леночка надралась в первом же кабаке, попавшемся у нас на пути: шотландском ресторанчике “Маккормик”. Она все заказывала и заказывала виски, и официанты – добродушные русские парняги в национальных шотландских килтах, смотрящихся на них как седло на корове, – взирали на Леночку, а заодно и на меня с веселым
Я выслушала поток самых грязных ругательств в адрес Братны. И поток самых возвышенных признаний. Иногда они чередовались – этот подонок, этот сукин сын, единственный, я просто с ума схожу, так я люблю его, этого урода, эту тварь, эту мразь, эту скотину, неужели он не видит ничего…, неужели он не видит, что я готова сделать все, что угодно, только бы быть с ним…
Было совершенно непонятно, почему Леночка взяла меня в свидетели своего чувства, с тем же успехом она могла признаваться в своей любви храму Христа Спасителя или каменным истуканам с острова Пасхи.
Леночка вела себя так вызывающе неприлично, что на нас уже стали обращать внимание, Не хватало еще, чтобы доблестные псевдошотландцы, потрясывая своими клетчатыми килтами, выкинули нас из ресторана.
– Поедем домой, – тихо сказала я Леночке.
– Почему же домой? Он-то домой не собирается. Сидит где-нибудь с этой жабой в кабаке и под столом ей колени гладит… Ненавижу жаб… Знаешь, – Леночка пьяно хихикнула, – жаба, жрущая женские гениталии, – это символ распутства. Путаться со старухами. Это и есть распутство…
– Господи, что ты несешь?!
– Он и есть распутник. Извращенец… Господи, что же сделать, что?
– Поехать домой и проспаться. Я тебя отвезу.
– Пошла ты… Навязалась на мою голову! – Леночка совершенно забыла, что сама пригласила меня в этот томительно-призрачный культпоход по национальным кабакам.
– Все. Хватит. Поехали домой, – жестко сказала я, но это не произвело на Леночку никакого впечатления. Оторвать же ее тело от грубо сколоченного стилизованного стола я была не в состоянии.
Оставив ее среди стаканов с недопитым виски, я подошла к официанту, скучавшему возле стойки.
– Вы не поможете мне, молодой человек?
– А в чем дело? – лениво спросил он.
– Девушка неважно себя чувствует.
– Я вижу…
– Вы бы не могли проводить нас?
На лице официанта застыло сомнение, которое исчезло сразу же, как только я достала полтинник. Вдвоем мы кое-как доволокли упирающуюся Леночку до “Форда”. При этом она норовила ухватить парня за предполагаемую мошонку, но постоянно натыкалась на безмятежную, как равнины Шотландии, гладь клетчатой юбки.
– А почему ты в юбке, дорогуша? – путаясь в окончаниях, спрашивала Леночка. – Ты трансвестит? Может быть, ты педик, а? Этот скот Братны наверняка педик… Или какой-нибудь дерьмовый фетишист. Извращенец… Развелось извращенцов, продыху нет…
Официант смотрел на нее так свирепо, что пришлось доплатить ему еще двадцатку за моральный ущерб. Наконец общими усилиями мы впихнули Леночку в машину, и я, проклиная все на свете, села на водительское место.
– Пока-пока, дорогуша, – пьяно прощебетала Леночка официанту, – может быть, составишь нам компанию? В любви втроем есть свои прелести. Ты не пожалеешь…
– Веселая у вас подруга, – мрачно сказал официант.
– За веселье я уже заплатила, – ответила я и набросила на Леночку ремень.
Когда-то давно, еще в Питере, Алена Гончарова учила
– Где ты живешь? – спросила я у Леночки.
– Разве я живу? – Она запрокинула голову, и только теперь я увидела, какая у нее тонкая, какая беззащитная шея. – Я не живу. Я медленно умираю… Я уже умерла.
– Ну, пока ты не умерла, смею тебя уверить. Но скоро умрешь, если будешь так напиваться.
– Ну что ж, – Леночка судорожно дернула шеей, – его и так окружают мертвецы… Будет еще один, почему нет?
– Я отвезу тебя домой, – я решила зайти с другого конца, – – только скажи мне адрес.
– Нужно взять водки и парочку мужиков, тогда поедем, – успела пролепетать Леночка, прежде чем ее голова упала на грудь.
Мать твою, мать твою, мать твою, ругалась я про себя. Только этого не хватало – оказаться в машине с ничего не соображающей женщиной, которая обезумела от страсти. Обезумела настолько, что сама не ведает, что творит. Но, как ни странно, я не испытывала к Леночке ни брезгливости, ни отвращения – одну только жалость. Откинувшись на валик кресла, я постаралась собраться с мыслями. И тотчас же почувствовала тонкий аромат духов.
Тех самых.
Теперь они ассоциировались у меня не только со смертью, но и с сумасшествием.
Стараясь отогнать эти мысли, я нашла ее сумку и вытряхнула содержимое себе на колени. “Если хочешь узнать, что в голове у женщины, – загляни в ее сумку”, – вспомнила я наставительно поднятый палец Кости Лапицкого.
Разворошенная пачка долларов, несколько сотенных купюр, ворох дорогой косметики, записная книжка, паспорт, газовый баллончик, ключи, водительские права, флакончик духов – все вполне благопристойно. Оставалась еще кипа вырезок из самых разнообразных газет и журналов.
Все они касались Братны: Братны и Каннский фестиваль, Братны и экуменическое жюри, Братны и приз ФИГТРЕССИ и, наконец, Братны и съемки фильма, Братны и убийство Бергман, Братны и исчезновение Александровой. Что-то в этих заметках было не так. Сначала я даже не могла понять – что именно. И только потом, пробежав глазами первый абзац, я обнаружила причину своего беспокойства – и похолодела.
Фамилии Бергман и Александровой были обведены черным. И так – в каждой статье, а статей было несколько десятков. С педантизмом пациентки психиатрической клиники Леночка обводила и обводила фамилии старух – тонкой гелевой ручкой и очень старательно. Линии смыкались под одинаково прямыми углами в газетных публикациях. В заметках из журналов, напечатанных на хорошей бумаге, Леночка позволяла себе поэтические вольности – вместо четких прямоугольников над фамилиями актрис смыкались стилизованные гробы. Последняя по времени заметка убила меня окончательно: в ней скупо сообщалось о том, что возобновляются съемки фильма скандально известного режиссера Анджея Братны. Его уже постигла неудача с двумя актрисами, приглашенными на главную роль (подробности, нужно отдать должное редакции, не смаковались), теперь он, кажется, нашел третью. Далее следовал коротенький экскурс в творческую биографию Марго. Заметка заканчивалась гильонно-оптимистически: надеемся, что наш выдающийся молодой режиссер, несмотря на все трудности (ха-ха!) съемочного периода, все-таки снимет фильм. Фильм, который достойно представит нашу страну на престижных мировых кинофорумах.