Шрифт:
Глава первая. Француз
Жан-Клод Дюпон бежал. Он бежал, как не бегал ни разу в жизни, как не бегал, наверно, ни один спортсмен-олимпиец, ведь у того на кону могли стоять лишь медали и гонорары, у Жан-Клода же "закладом" была – жизнь. Его собственная жизнь.
Преследователи явно приближались и, похоже, начинали обходить его с обеих сторон – хотели быть уверены, что "дичь" никуда от них не денется. Что он им сделал?.. Неизвестно. Гадская Фрида, будь проклята эта мерзкая планета! Да, она необходима землянам – уж больно удобно расположена. Да, над ней будет в конце концов развеваться земной флаг – и, конечно же, лучше бы это был флаг Франции. Но сейчас… Десятки ученых-ксенологов, пытавшихся изучить культуру и поведение аборигенов, вместо "приведения оных к цивилизованности" бесславно сгинули в этих отвратительных джунглях – и сейчас Жан-Клода, похоже, ожидает та же судьба. Они все ближе, ему не оторваться. И против нескольких десятков копий и трубок с отравленными шипами его рэйлган попросту "не играет" –
Нечасто случается, чтобы сержант-инструктор Французского Иностранного Легиона был направлен начальством на офицерские курсы и получил лейтенанта. Однако полковник Жако сказал ему: "Ты француз, у тебя университетское образование, и при этом ты отличный солдат. Ты способен на большее, чем гонять новобранцев-ниггеров по полосе препятствий, мне очень нужны такие офицеры, Жан-Клод! Иди в училище и возвращайся офицером!" И он пошел, и он вернулся. Подвести старика-полковника, в свое время принявшего самое деятельное участие в его судьбе, новоиспеченный лейтенант Дюпон просто не мог. Служба шла своим чередом, капитанское звание не заставило себя ждать и были все предпосылки получить в перспективе и майорские лычки – сопровождаемые, понятное дело, соответственным увеличением как оклада, так и будущей пенсии. Да и шансы дожить до оной были неплохи, ибо вот уже лет двадцать как Иностранный Легион практически не вел масштабных боевых действий, времена, когда лишь за год не только рядовой, но и офицерский состав могли полностью смениться "ввиду необратимых потерь", похоже канули в Лету. Но все хорошее, в отличие от плохого, как известно, рано или поздно заканчивается. "Хорошее" Жана-Клода Дюпона закончилось солнечным апрельским утром на одной из тренировочных баз Легиона неподалеку от Марселя. Сначала был просто приказ на построение личного состава на плацу сразу после завтрака, с отменой всех занятий, буде таковые были запланированы на это время. Дело, в общем, обычное, и никто не встревожился. А вот потом… На плац вышел полковник Жако. В парадной форме с орденами. Солдаты, офицеры – все попросту не верили своим глазам: лишь раз в несколько лет полковник облачался в парадное и никогда, никогда не носил ордена. А там, помимо Почетного Легиона, присутствовали и британская Подвязка, и немецкий Рыцарский Крест, и даже звезда Героя России – причем было очевидно, что все награды, как бы это сказать, настоящие и "за дело".
– Братья по оружию! – начал полковник каким-то надтреснутым, мертвым голосом, который, тем не менее, разлетался по самым дальним уголкам немаленького плаца – Сегодня я, полковник Жако, ваш командир, прощаюсь с вами. Вам также стоит попрощаться друг с другом, ибо решением правительства Французской республики, за неимением более задач, которые мог бы решать Иностранный Легион, наш Легион сего числа распущен. Нас больше нет, парни. Нас больше нет. Пожалуйста…
Тут полковник все-таки прервался на пару секунд: он был поистине железным человеком, но и железные люди плачут. Пусть и свинцовыми слезами.
– Пожалуйста… Простите меня.
А после этого вынул из кобуры табельный пистолет и застрелился.
Логика этого мира такова, что человек, хорошо умеющий строить, изобретать, преподавать, петь или писать картины, может запросто остаться без работы и не найти себе другую. Однако человек, хорошо умеющий убивать себе подобных, без работы не останется никогда. И вот, после неизбежного и глубоко по-человечески понятного в имеющихся обстоятельствах запоя и посещения всех без исключения "злачных мест" Марселя (включая те, которые раньше и вовсе не были "злачными", но оставшиеся не у дел легионеры быстренько их таковыми сделали), Жан-Клод Дюпон, со слегка еще синим и опухшим лицом, сидел на "собеседовании" – да не где-нибудь, а в приемной Национального Института Ксенологии. Биография? Она у него простая и прямая, как рельс. Рано остался сиротой – родители погибли в той самой серии взрывов, устроенной русскими террористами в Нанте. На свой страх и риск поехал к бабке в Марсель, каким-то чудом нашел ее… И через два года со слезами похоронил, она попросту умерла от старости. И быть бы ему, рослому и агрессивному, никому не верящему юноше, очередным "разменным мясом" неистребимой марсельской шпаны, если бы не случайная встреча на набережной. Тогда на него попыталась "наехать" компания парней из Алжира – но наехать, как говорится, "мягко", то есть не убить, а просто в очередной раз показать, "кто в курятнике петух". Ну и в результате получилось, что – опять-таки без увечий и прочей уголовщины – "старшим петухом курятника" оказался именно Жан-Клод, к немалому удивлению восьмерых алжирцев, изрядно повалянных в припортовой пыли. Один из них даже попытался достать нож-"бабочку", но… Неизвестно откуда, буквально из дрожаще-пустого марсельского воздуха прилетевшая нога в тяжелом армейском ботинке не только выбила нож, но и явно в паре мест поломала державшую его руку. После ноги появился голос, сказавший "а ну кыш отсюда, черножопые!" (коего голоса алжирцы послушались беспрекословно и молниеносно, уволокли с собой и "раненого"), и уж потом из марева выпростался сухонький немолодой дядька, одетый, как тогда решил Жан-Клод, "во что-то типа милитари".
– Да, – прохихикал он – Тяжело в Марселе без нагана… Где родня-то ваша, юноша?
Чувство благодарности было Жан-Клоду отнюдь не чуждо, и потому он поведал незнакомцу свою нехитрую историю и даже предложил угостить того кофе с круассанами – умалчивая, впрочем, что на этом его последняя пара франков
– Хммм, делааа… – протянул дядька, – Пожалуй, нам и правда стоит посидеть в кафе и поговорить. Только вот чур, плачу я. У вас, юноша, денег сейчас немного, я же, напротив, только что получил месячное жалованье, так что… Вы же меня угостите, когда все будет наоборот, идет?
Вообще-то, франков у Жан-Клода было и правда крайне мало, а жрать хотелось неимоверно, хоть бы и круассанов, потому он попросту согласился – конечно же, вежливо поблагодарив незнакомца.
Хотя незнакомцем тот оставался недолго. Заняв столик в небольшой прибрежной ресторации, где дядька, правильно оценив голодный блеск в глазах Жан-Клода, сразу заказал "еды, и побольше", он представился: "Жако. Полковник Жако". И пояснил:
– Понимаете, у меня есть фобия: никто не должен знать моего личного имени. В настоящее время это имя знает лишь священник, что крестил меня, когда я родился. Остальные, включая и моих родителей, умерли. И теперь я для всех – просто Жако. По фамилии. Ну, для сослуживцев – полковник Жако или просто господин полковник, ведь я служу в армии.
– Ага! – ответил Жан-Клод, – То есть ваша одежда – это не просто "милитари прикид", вы действительно на службе?
– Именно так, юноша! И более того, я хочу предложить и вам поступить на службу!
– ???!! – Жан-Клод несколько обалдел – Мне? На службу? Но все, что я знаю об армии, это то, что таковая существует… Я же попросту ничего не умею!
– Понимаю, но ведь никто не мешает вам учиться! Сразу могу сказать: если вы пойдете в мое подразделение, ваша служба начнется не со строевой подготовки на плацу. Да, будет и она, но позже. Сначала же я бы отправил вас – за казенный счет, конечно – в университет.
– В университет?! – в голове Жан-Клода вращалось что-то среднее между церковным колоколом и мельничным жерновом, и соображал он слабо – Меня?! Но зачем?!
– Затем, мой юный друг, что из любого рослого придурка можно сделать рослого рядового, а потом и сержанта. Но если командиру нужен рядовой, а потом и сержант, на которого можно положиться, этот парень должен уметь соображать, так сказать, за пределами шагистики на плацу. И с этой точки зрения философский или исторический факультет – прекрасное подспорье. Только вот подумайте – кто из студентов университета захочет пойти в армию? Никто! И если я хочу, чтобы хоть кто-то из моих подчиненных хоть что-то понимал в этой жизни, мне надо позаботиться об этом самому. Да и о себе подумайте: у вас есть деньги на образование, пусть и нижайшее "профессиональное"? Нет? Почему-то я не удивлен. Социальная служба запихнет вас на курсы профессии, наиболее востребованной в настоящий момент – но это и все, на что вы можете рассчитывать… Скажите честно, вам этого – достаточно?
Если честно, "этого" Жан-Клоду достаточно не было.
И контракт он подписал уже на следующий день.
И даже не обратил внимание, что поступает на службу не в регулярную армию Республики, а в Иностранный легион. Просто потому, что он нанимался на службу не к Республике, а к полковнику Жако. Лично. И если бы оказалось, что тот – полковник какого-нибудь "Марсианского ополчения", Жан-Клод точно так же бы не колебался.
Первые пять лет службы, "выбравшие сержантский ценз", прошли… В Сорбонне, на факультете истории. По истечении этого времени Жан-Клод осознал себя сержантом Легиона, полным понимания того, что на самом деле движет этим миром и как легко обмануть большинство обитателей оного, однако так и не имеющим представления о собственно армейской жизни. Но тут полковник Жако познакомил сержанта с лейтенантом-инструктором Мгамбой и начался ёбаный пиздец. Мгамба, огромный, черный как ботинок, никогда не позволял себе никаких "издевательств на личном уровне". Но вот тренировки… Это было что-то за гранью добра и зла. В редкие минуты отдыха он говорил: "Полковник, а я ему жизнью обязан раз эдак пять, велел сделать из тебя лучшего сержанта-инструктора по эту сторону той стороны галактики. И я сделаю. И единственный способ свалить для тебя – это помереть. Но… Как раз моя задача – сделать так, чтобы прикончить тебя мог только полковник ну или может быть я. И больше никто. Вообще никто." Жан-Клод не сопротивлялся: он понял, что всех офицеров и даже унтеров отряда связывают с полковником именно личные отношения – благодарность, дружба, уважение. Никто бы не выдержал таких нагрузок "из абстрактно понимаемого чувства долга" – но вот чтобы "не подвести хорошего мужика", люди выдерживали невыдерживаемое, выносили невыносимое, ну и, как полагается в армии, катали квадратное и таскали круглое. Они попросту хотели этого. Как, к удивлению своему осознал Жан-Клод, хотел этого теперь и он сам.
По прошествии времени звание "инструктор" наполнилось и практическим смыслом, ибо господину сержанту Дюпону доверили тренировку поступающих в Легион новобранцев. Дело было непростое, но опыт приходил быстро и, как ни странно, было… Весело. Весело было увидеть среди рекрутов тех самых алжирских раздолбаев, что "наехали" на него в Марселе и невольно познакомили с полковником. Весело было узнать, что эти самые алжирцы неплохо говорят по-французски, но делать из них если не хороших, то хоть каких-нибудь солдат крайне тяжело – в то время как компания непойми каким ветром занесенных во Францию белорусов языка не знала вообще, зато сержантский экзамен сдала раньше, чем экзамен по этому самому языку… Мгамба, закончив обучение Жан-Клода, остался просто его непосредственным командиром – и в этом качестве проявил себя отличным парнем, с которым и службу править "нормально так", и рому выпить в увольнении весело. А там, как уже говорилось, подоспели и офицерские курсы, лейтенантские нашивки, потом капитанские… Все было хорошо. Все.