«Если», 2009 № 02
Шрифт:
Квинта стонет:
— Ведь от этого мы и сбежали с Земли!..
Ей вторит Алиса:
— Мы для них — экспонаты. Они смотрят на нас, как на индейцев в перьях…
Не так уж обе они и не правы. Мне тоже начинает казаться, что в городе не хватает воздуха. Выйдешь из дома — и сразу же попадаешь в фокус десятков глаз, замедлишь шаги — и тут же тебе предъявляют жалобы и претензии. Претензий на нас вообще сыплется бесчисленное количество. Сводятся они в основном к тому, что мы как принимающая сторона не выполняем своих обязательств. Почему, например, нельзя попасть в квартал эльфов и осмотреть их знаменитые башенки из стекла? Почему нельзя пройти в Академию и посидеть на семинаре философов? Где обещанные в рекламе экскурсии в пустоту? Где еда и напитки всех стран, народов, эпох? В общем, за что мы, приобретая визу, платили? И почему, если уж так, никто не возвращает нам деньги?
Объясняться с туристами по этим вопросам бессмысленно. На портале, через который осуществляется вход, уже давно висит объявление, что все визы, дающие право на однодневное пребывание в городе, предоставляются пользователям абсолютно бесплатно. Нужно просто подать соответствующую заявку, и через какое-то время на ваш адрес поступит одноразовый код. Программа такие вещи исполняет автоматически. И, разумеется, никаких обещаний насчет эльфов, академиков или тревеллингов в пустоте. Здесь нам не в чем себя упрекнуть. Другое дело, что, по сведениям Мальвины, которая как юрист старается ни одной детали не упускать, образовалось уже целых три инет-фирмы, зарегистрированные на анонимов, которые обеспечивают клиентов визами по сходной цене. Причем можно, оказывается, купить сразу целый пакет — провести в городе три дня подряд, неделю, чуть ли не месяц. Вывешены, оказывается, специальные прейскуранты, существует баннерная реклама, охватывающая десяток постов. И очень грамотно собран механизм скатывания: множество запросов, даже на профессиональный контент, все равно выводят на нас.
Нам это, конечно, не нравится. Обермайер, к примеру, дико взбешен и считает, что этого ни в коем случае так оставлять нельзя.
— В конце концов, они нас просто дискредитируют. Мы предстаем перед юзерами с Земли в виде обыкновенных рвачей, в виде, извините за выражение, каких-то менеджеров, которые крутят свой бизнес.
Он требует дать им всем по рукам.
И Обермайер в своем мнении не одинок. В текущих блогах тоже вскипает хаотическое возмущение. Предлагается либо вообще запретить туризм (на кой он нам сдался?), либо ввести для него четкую, разумную систему квотирования. Например, принимать в день не более ста человек. И чтоб не совались, куда их не просят.
— А то понаехали тут…
Эти точки зрения собирают весьма значительные количества голосов.
Правда, тут возникает один парадокс. Поскольку теперь система базируется не на сервере, а на диффузном метакомпьютинге, то чем больше коммуникативных синапсов в нее включено, тем мощнее и эффективнее ее операционный объем. Говоря иными словами, чем больше у нас туристов, тем достовернее и реалистичнее наш мир: наращиваются обертоны, прорисовываются детали, аватары приобретают по-настоящему человеческие черты. По крайней мере так полагает Аль. А отсюда и вывод: ограничений на туристический трафик вводить нельзя, мы можем сильно просесть. Необходимо время — мода пройдет, количество посещений, вероятно, стабилизируется, зато важные утилиты, спонтанно образующиеся сейчас, будут прочно зафиксированы в программе.
В общем, данную проблему пока не решить.
А другой неприятный эффект, обнаружившийся вскоре после нашей победы, заключается в том, что вход в «верхний мир» отныне жестко локализован. Если раньше я мог выйти с Земли практически в любой точке города, то теперь меня принимает только мой дом. Все иные виртуальные координаты закрыты. Многочисленные попытки пробиться сквозь них заканчиваются ничем. И точно так же, как выясняется, дело обстоит с обратным путем. Вернуться на Землю я могу только через свой терминал. Ни с какого другого места «спрыгнуть» не удается.
Аль характеризует это явление как оптимизацию трафика. Мир структурируется, в нем образуются устойчивые, возобновляемые маршруты. Этого следовало ожидать.
— Хорошо, — говорю я. — А если я или кто-то другой, скажем, упадет в пустоту. Что в этом случае произойдет?
— Ну, я не знаю, — неуверенно говорит Аль. — Если это турист, то он, естественно, окажется на Земле. У туристов связь с нашим миром очень слаба. А что касается свободного гражданина, то… Не могу поручиться… Возможно, он так и будет — лететь и лететь… Пока, значит, не прилетит.
— Интересно — куда?
— Откуда мне знать? Быть может, и никуда.
Хорошенькая история.
— И что же нам делать?
Аль пожимает плечами.
— А ничего. Просто — жить…
Это, конечно, мудрая мысль. Только мудрые мысли, как правило, к жизни отношения не имеют. Они относятся к чему-то другому. Может быть, не к той жизни, которая есть, а к той, какой она представляется воображению.
Во всяком случае дальше события развиваются так, что ни о каком «просто жить» говорить уже не приходится. Проходит еще два дня, и почтальон Печкин, как всегда глуповато посмеиваясь и подмигивая, доставляет мне странное сообщение: некий господин Лапат (так он именует себя в письме) просит встретиться с ним, чтобы обсудить чрезвычайно важный вопрос. Сам господин Лапат является через полчаса и всем своим обликом производит на меня противоречивое впечатление. У нас ведь в чем только не ходят: в джинсах, в шортах, в комбинезонах, в плащах, в ярких футболках, в хитонах, как, скажем, Платоша, в каких-то космических одеяниях, которым и слова-то подходящего не подберешь. Никаких правил тут нет. Но вот ансамбль из зеленовато-серой рубашки, серых брюк, серых замшевых туфель, я, честное слово, вижу впервые. Причем рубашка свеженькая, как будто только что куплена, на брюках — острые стрелки, неправдоподобно гладкие и прямые, носочки без единой морщинки подобраны аккуратно в тон, а шнурки на туфлях завязаны красивыми бантиками.
Лицо его мне незнакомо. Правда, в городе постоянно живет уже более трехсот человек. Разумеется, лично я знаю не всех. Однако поручиться могу, что ранее господин Лапат мне не встречался. Такой одежный ансамбль я бы запомнил. И это тем более странно, что господин Лапат, судя по всему, старожил: это не покемон, сляпанный, как у Коккера, второпях, не очередной «симпсон» с ядовито-желтым лицом и вытаращенными глазами, а самая настоящая аватара. У него даже мимика вполне разработана — появляются складки на лбу, когда господин Лапат поднимает брови, в глазах — влажный блеск, что удается сделать не всем, а на скулах, имеющих скошенный, монголоидный вид, проступают пятна румянца.
В общем, превосходная аватара. Чтобы заиметь нечто подобное, надо провести в городе по крайней мере месяцев шесть.
Тогда спрашивается, где он все это время скрывался?
С другой стороны, держится господин Лапат очень вежливо: неторопливо осматривается в квартире, как будто обживает ее, поворачивается, кивает, глядя на пейзаж за окном: да, я в таком дворике тоже жил; благодарит, принимая от меня чашку кофе, присаживается у столика, крепко сцепляет пальцы.
Чувствуется в нем некая скрытая сила, некая уверенность в том, что он исполняет служебный долг, некая внутренняя непоколебимая убежденность в своей правоте.
Я таким людям, признаться, всегда завидовал.
И потому, вероятно, будто сгущаются сумерки. В квартире мутнеет воздух, глохнут и как бы отдаляются звуки, в свете двух ламп накапливается нездоровая желтизна, а по углам, отяжелевшим от темноты, ворочаются какие-то тени.
Сам господин Лапат этого не замечает. Он выдерживает приличную паузу, во время которой нейтрально рассматривает поверхность стола, пробует кофе, опять кивает: да, кофе у вас чудесный — довольно долго, видимо, наслаждаясь, вдыхает горячий неиссякаемый аромат и лишь потом доверительно сообщает мне, что, согласно классическому трактату, написанному пять столетий назад, существуют две основные стратегии переговоров. Первая предполагает, что беседа будет идти чрезвычайно трудно — состоять из намеков, неопределенных посулов, полупризнаний, скрытых угроз, оппоненты буквально по миллиметру продвигаются к приемлемому соглашению. Знаете, это очень выматывает. Иногда уже и сам перестаешь понимать, в чем там суть. Доводишь себя до полного психического изнеможения. А вторая стратегия, напротив, предполагает абсолютную искренность. Сразу же выкладываются все аргументы, какие только в наличии есть, засвечиваются все их изъяны, все их негативные характеристики и тем самым провоцируется искренность другой стороны. Здесь временной лаг намного короче. Собственно, он заключается лишь в привыкании обоих партнеров к неумолимой данности. Мне кажется почему-то, что нам лучше избрать второй вариант.