«Если», 2009 № 02
Шрифт:
Леший, продолжая шевелить пальцами в воздухе, деликатно покашливает и говорит:
— Я тут собрал некоторую статистику. Вот график возрастания для свободных граждан, а вот — для гусанос. Смотрите: темпы не в нашу пользу различаются почти в восемь раз. Сходимость имеет очень высокий коэффициент.
На диаграмме, которая повисает в воздухе, хорошо заметно, что нижняя, багрового цвета, кривая ощутимо догоняет зеленую.
— И вот еще что, — проникновенно говорит Леший. — С аффилированных сайтов вся прежняя реклама удалена. Как будто ее вымели железной метлой. Складывается ощущение, что наш портал взят под контроль. Видите число повторных визовых обращений? Оно в точности совпадает с числом выданных виз. А это свидетельствует о чем? Все «туристы», которые сейчас идут в город, — это гусанос. Никакого притока со стороны у нас уже нет. То есть гусанос приходят, якобы на один день, и остаются здесь навсегда: вживаются, вероятно, осваиваются, овладевают методологией виртуального бытия. Похоже, выбрана стратегия тотального оседания. Скоро они действительно будут преобладать.
Воцаряется гнетущая тишина. Удавка, захлестнувшая нас, стягивается мертвым узлом.
Ее уже не ослабить.
И вдруг Обермайер выпрямляется, как щелкунчик, и дергает судорожно щекой.
Лицо его искажает гримаса.
— Ну, не сразу, не сразу, — сквозь зубы неприязненно цедит он. — Чтобы дорасти от покемона до аватары, потребуется какое-то время.
— Месяца три-четыре, — подумав, кивает Аль.
— И все равно, — говорит Леший. — Посмотрите экстраполяцию. При сохранении тех же параметров точка пересечения графиков не так уж и далека. Тоже примерно четыре месяца. Если точнее — сто двадцать пять дней…
Алиса неожиданно восклицает:
— То-то я вижу, что покемоны теперь на одно лицо. Все туристы — как будто генетические близнецы. Я-то думала, у них фантазии недостает.
Обермайер спрашивает:
— Мы можем отключить свободный портал?
— Нет, — отвечает Аль. — Мы потеряем на этом практически всю поддержку. Мощности для такой фактуры не хватит — есть опасность, что тогда распадется весь мир.
Они оба обозревают макет. И тут подает голос Платоша.
— А кому подчиняются гномы? — интересуется он.
Будто разверзается небо. В комнате вновь воцаряется напряженная тишина.
Замирают пальцы у Лешего.
Обермайер выпучивает глаза, как разбуженный сом. Мигают цветные огни. Наконец Аль говорит:
— Это вопрос… По идее, гномы подчиняются каждому, кто отдает им приказ.
— И кто им отдает приказы сейчас?
Леший трогает что-то в воздухе и смещает картинку немного назад.
— В настоящий момент все гномы находятся в квартале гусанос…
— Ой!.. — вскрикивает Алиса. Небо все-таки обрушивается на нас.
Я вижу, что коричневая тифозная сыпь в самом деле концентрируется вокруг «баранки».
Сливаясь в вытянутое пятно. Или это уже не гномы, а гремлины?
— Ну, знаете ли… — растерянно говорит Кэп. Берет себя за кольца на комбинезоне и дергает их с такой силой, что металл подскакивает и бренчит. — Все, я пошел выводить «Мальчика».
— Подожди, хотя бы выясним, что думает Альманзор…
— Вот ты и выясни, а мне уже ни к чему!
— Я тоже пошел, — нейтральным голосом объявляет Леший. Он поднимается и смахивает графики, будто сор.
— А ты куда?
— А у меня здесь больше дел нет.
Леший вытягивает ладонь и хлестко, точно прихлопывая жука, бьет ею по невидимой клавише.
Я слышу, как за стенами комнаты звенит резкий звонок. И остальные тоже слышат его.
— Это что?
Леший аккуратно отодвигает с прохода свой стул.
Потом сверху вниз смотрит на Аля.
— Ничего особенного. Это просто флэш-моб, — говорит он.
Чем ближе к западной части города, тем становится больше людей. Улицы здесь почему-то сужаются, впадают друг в друга, не дают возможности куда-либо повернуть, и наконец остается единственный, не слишком широкий проход, тесно застроенный двухэтажными щитовыми домами стандартного типа.
Не понимаю, кто в таких домах может жить.
Разве что гусанос, как их назвал Аль.
Минут через двадцать мы попадаем в настоящий затор. Медленно, словно тесто, продавливается сквозь горловину людское месиво. Довольно быстро я оказываюсь один. Аля куда-то увлекает Мальвина, которая наклоняет его к себе и что-то гневно шипит, я замечаю только яростно сверкающие глаза, а в Платошу с обеих сторон вцепляются программисты и тормозят его так, что вся троица отстает.
Зато внезапно появляется Квинта. Она в конце концов откликается на мой настойчивый вызов и выныривает из толпы, как рыба из вод.
Привычно цепляет меня за локоть:
— Что происходит?
Она не в курсе. Письмо, которое ей пришло минут двадцать назад, лишь призывало идти в такую-то точку города.
Зачем? Для чего?
Хотя, по мнению Лешего, это, вероятно, и есть флэш-моб.
Массовое спонтанное действие, не имеющее внятных причин.
Я вкратце рассказываю ей, что происходит, и Квинта со стоном, как будто от боли в висках, прикрывает глаза: «Ну, почему они нас не оставят в покое?… Ну, почему, почему?…» Тут же сама себе отвечает: «Да потому, что они нас просто боятся. Они смертельно боятся, что, научившись жить здесь так, как следует жить, мы станем точно так же жить на Земле, что мы заразим этим других, подадим пример, что в той жизни, которая постепенно возникнет, им места не будет…»
Нас сильно притискивает друг к другу. Я пользуюсь этим и обнимаю Квинту за плечи. У нее отчаянно стучит сердце. Я слышу это горячее, птичье, торопливое, захлебывающееся постукивание, и мне хочется увести ее отсюда туда, где мир и покой.
Или, быть может, это сердце стучит у меня?
Или уже нельзя отличить одно от другого?
— Привет!.. — кричит кто-то сбоку.
Я оборачиваюсь и вижу копну диких волос, скрывающую лицо.
Не сразу даже успеваю сообразить.
— Как там моя цапля? — спрашивает Енот. — Она ожила? Она обязательно оживет!..
Его тут же утаскивает куда-то назад. Народу столько, что то и дело закручивается тягучий водоворот. Да, все-таки устроил Леший флэш-моб! Правда, метров через пятьдесят становится несколько легче. Проход вдруг заканчивается, нас, как пар из цилиндра, рассеивает внезапный простор. Конечно, не так уж он и велик, и тем не менее толчея разрежается — дальнейший путь преграждает бетонная, выше человеческого роста стена, опутанная по верху спиралями колючей проволоки. За стеной — вышка, с которой посматривает вниз часовой, а посередине — ворота, выкрашенные унылой темно-зеленой краской. Кое-где она уже немного облупилась, видна ржавчина, тихо проедающая металл, и я думаю, что вот у них так всегда: обязательно колючая проволока, намотанная на штыри, и обязательно унылая мутная краска, которая начинает облупливаться уже на следующий день. Ни на что другое они не способны. Им только дай волю, и везде будет так: колючая проволока, ворота, вышки, стена, загораживающая собою то, что никого, кроме них, и не интересует.