Если б мы не любили так нежно
Шрифт:
И еще писал главный воевода, что не понимает, почему Иван Грозный собрал в 1545 году в Новгороде две тысячи конных ратников, а ему, Шеину, прислали только половину. Псков дал Ивану 3500, а ему опять же половину. Неужто уполовинился со времени Ивана Васильевича великий русский народ?
На совете Михаила Борисович изрек такие слова:
— Простому народу нашему, задавленному кабалой, нечего терять от нашего поражения и победы ляхов. Наденут ему на выю другое ярмо и все. А гордость человеческую у него мы давно отняли. А вот бояре и дворяне — другое дело. Потрясли мы их с Царем, да мало. Больно дешево хотят откупиться от польско-литовского владычества. Но зазорнее мирян ведет себя Православная наша церковь. А духовенство все потеряет, если ляхи возьмут верх. Быть тогда России под Папой Римским! Перелейте половину московских колоколов, заложите треть иконных риз, и я назавтра достану Москве Смоленск!
Сразу поднялся митрополит Сергий. На чело будто грозовая туча нашла.
— Писано в Стоглаве: «Аще кто хитростию преобидети всхощет церкви Божий: аще града,
И сразу полетели листы в Москву от митрополита Сергия святейшему, от воеводы Измайлова Царю-батюшке, Шереметеву от дьяка…
Шеин сожалел о размолвке с Сергием. После Горчакова никто так не помогал ему, как митрополит, поднимать дух войска.
Отчаявшись что-либо изменить, прекратить разбой и грабительство, Лермонт напросился на самое что ни на есть отчаянное дело: взял полшквадрона и, уйдя сразу после вешней распутицы за Смоленск, на запад, на польские земли, совершал дерзкие набеги на обозы, спешившие по большим дорогам из Варшавы, Минска, Бреста к осажденному Смоленску. Еще в ранней юности читал Лермонт о Бертране, великом коннетабле Франции времен Карла V, одним из первых применившем тактику партизанской войны на захваченных англиянами французских землях в годы Столетней войны. Мудрый Бертран охотно пользовался помощью крестьян, развязывая народную войну, и Лермонт тоже опирался на русских холопев, угнетенных польскими лыцарями. Давно носился Лермонт с мыслью направить лесные ватаги русских разбойников против чужеземных захватчиков, превратить их в занозы в неприятельском боку, но даже Филарет, не говоря уж о его царственном сыне, пуще огня боялся подобной подмоги от смердов, от холопев.
Однажды во время похода по вражьему тылу был такой случай: отряд Лермонта с криком «Шотландия, вперед!» напал на обоз, тянувшийся лесом из Могилева в Смоленск, а охраняли обоз, как сразу выяснилось, свои же шкоты с косым андреевским крестом на плащах и в клетчатых шкотских шапках на стальной подбивке. В первой же сшибке вышел конфуз. Лермонт первым вложил в ножны свой клеймор, поднял руку в знак приветствия и повернул коня обратно в лес.
Не без опаски потом доложил Лермонт об этой встрече Шеину. Воевода при случае мог на кого угодно обрушить отборные ругательства.
— На твоем месте, — живо откликнулся Шеин, — я поступил бы точно также. Нешто я не понимаю…
Когда шотландцы мирно разъехались, хорунжий отряда шотландцев польской службы сказал командиру:
— Нас спас святой Андрей! Если бы это были казаки, а не свои шотландцы, они бы нас уже всех перебили, как зайцев.
Командир нахмурился:
— Мы сумели бы постоять за себя. — Вдруг он остановил коня. — Пся крев! Езус, Мари! Какую возможность я упустил!.. Нет, я должен догнать их!.. Пердолена в дулу!..
Хорунжий схватил поводья командира:
— С ума вы сошли!..
— Письмо, письмо у меня одному шотландскому офицеру. Он на русской службе. Самое время было передать…
— Не рискуйте, ради Бога! Письмо передадите как-нибудь, если мы, да поможет нам святой Андрей, проберемся в крепость. Пойдете парламентером или просто со стены с камнем кинете…
— Дело очень важное, а офицер этот — кузен мой…
Но время было упущено. Эндрю Лермонт послал коня вперед рысью.
А письмо и впрямь было важное. Полковник польской службы Питер Лермонт извещал своего племянника, Джорджа Лермонта, офицера русской службы, что в своем родовом замке в Балкоми на морском берегу скончался сэр Джон Лермонт, дед Джорджа и отец полковника. Четырьмя годами раньше отошла в мир иной леди Лермонт. Поскольку наследник, Джеймс, поступил на службу к ненавистному королю и исчез где-то в Англии, второй сын, Давид, погиб в 1625 году на службе у курфюрста Фридриха Пфальцского, третий сын, капитан Эндрю Лермонт, погиб еще раньше в морском сражении, младший сын пропал и к тому же не имеет права вернуться на родину, Георг умер, а Томас — священник, надевший рясу вопреки воле отца, сэр Джон Лермонт в своем завещании оставил замок и земли в Балкоми своему любимому внуку Джорджу, отпрыску возлюбленного сына Эндрю, коему, как упрямо указал старик, следовало остаться бардом дома, а не кормить треску в океане. Ему же, Джорджу Лермонту, коль скоро вернется на родину, он завещал и большую часть состояния, а уцелевшим сыновьям и дочерям оставлял суммы, достаточные для того, чтобы пожизненно молиться о нем, рабе Божием Джоне Лермонте.
Полковник Питер Лермонт просил племянника, не теряя времени, сообщить ему в Варшаву или Данциг, где и когда он собирается перейти границу Речи Посполитой, дабы он мог всемерно содействовать быстрейшему возвращению нового сэра Лермонта, лэрда Дэрси и Балкоми, на родину, где он, Питер, вступит во все свои права. Если Джорджу Лермонту необходимо откупиться со службы, то полковник по первому слову готов одолжить племяннику любую сумму…
Далее Питер Лермонт сообщал, что сам он по указу Сигизмунда III несколько лет назад получил наследство убитого в бою помощника и соратника капитана Вильяма Китса (William Kieth), а путь домой ему по-прежнему заказан. Единственный сын его, Джордж, более поляк, чем шотландец, ибо родился и всю жизнь прожил в Польше, и жена его, Катерина, и внуки его — все поляки. Да и сам он ополячился, хотя, конечно, и тоскует по родным местам. В Польше как-никак он прожил почти вдвое большую жизнь, чем в Шотландии. Возможно, все-таки он и вернулся бы, если бы не старые дела… А что может мешать Джорджу Лермонту? Семья, если она есть? Так пусть забирает ее с собой…
И еще полковник Лермонт туманно намекал на большие события, назревавшие на родине, добавляя, что скоро там понадобится правому делу каждый честный человек.
В заключение полковник писал: отправляю, мол, это письмо с сыном Джорджем под Смоленск и надеюсь, что он сумеет как-нибудь передать его тебе. Началась война, писал он, и поляки будут убивать русских, русские — поляков, но шотландцы не могут убивать друг друга. Выход один — возвращаться на родину…
В письме Питера Лермонта была еще такая приписка:
«Хватит нам, шотландцам, проливать кровь на чужбине за чужие интересы. В Шотландии вот уже более трех десятков лет невиданного прежде мира мужчины перестали быть воинами, особенно в низинной ее части, а храбрые горцы наши понятия не имеют о современной войне. Родине нужны воины с опытом европейским, которые одни могут подготовить к будущим битвам наших крестьян и бюргеров…»
На какие большие события, назревавшие на родине, на какие будущие битвы намекал Питер Лермонт?
Полковник Питер Лермонт не ошибался, когда утверждал, что Великобритания преемника Иакова Карла I находится на пороге великих событий и шотландцы сыграют в них огромную роль. Уже через пять лет в Эдинбурге вспыхнет гневное восстание не только джентри, но и горожан, восставшие создадут Ковенант, [118] и этот дерзкий и мятежный вызов королевской власти, существовавшей с незапамятных времен на Британских островах, явится тем фитилем, который взорвет пороховой погреб под троном монархии, под феодальным дворянством и господствующей церкви во главе с королем. Карл I скоро окажется вынужденным из-за поражения в войне с Шотландией созвать парламент, который положит конец его самодержавному правлению с 1629 года. Против короля поднимутся купцы, мелкие торговцы, ремесленники во главе с суконщиками, помены, городские низы. Разразится война кавалеров с круглоголовыми Оливера Кромвеля. А когда Кромвель разгромит в пух и прах королевскую армию и Карл бежит в Шотландию, шотландцы выдадут его парламенту. В 1649 году покатится с плахи голова короля, страна станет республикой…
118
Шотландский союз пресвитериан.
Вот в какую Шотландию, к каким великим и бурным событиям звал Питер Лермонт своего племянника. И кто знает, как повернулась бы жизнь Джорджа Лермонта, если бы получил он тогда это письмо из Польши от полковника Питера Лермонта, состоявшего на службе у короля Речи Посполитой Владислава Сигизмунда. [119]
Глухо стучали обернутые сукном конские копыта по мягким хвойным коврам смоленских сосновых боров. Вслед за ротмистром Лермонтом отряд свернул на проселок, доехали до развилки. Налево пойдешь, направо пойдешь… И вдруг — внезапное, как вырвавшийся из-за тучи луч солнца, озарение: налево пойдешь — домой придешь! Там, через Беловежскую пущу, через пущу Мыщинецкую в стране Мазуров, нетрудно добраться, наизусть помня грубые ландкарты в полку, до какого-нибудь ганзейского порта, до Либавы, скажем, в герцогстве Курляндском, купить себе место на корабле в Англию или Шотландию. Можно взять с собой парочку надежных рейтаров, а остальных отпустить к Шеину или на все четыре стороны.
119
Никаких других упоминаний о судьбе полковника Питера Лермонта история и архивы не сохранили ни в Польше, ни в Данциге, ни в Шотландии. Из этого можно сделать только один вывод: он погиб во время той второй польско-русской войны, о которой идет речь. Но дошел до нас слух, что погиб он на дуэли с князем Браницким.
Что же касается наследства сэра Джона Лермонта, то оно досталось его старшему сыну Джеймсу, вернувшемуся в отчий дом. Он стал членом парламента Шотландии и считался одним из видных сторонников Епископальной партии, стоявшей за английскую церковь. Долгое время он был судьей, а в 1641 году был избран президентом Верховного суда. В 1655 году, после победы Оливера Кромвеля над Шотландией, он снова сел на судейскую скамью с английскими судьями в Эдинбурге. В девять утра 16 июня 1657 года он скоропостижно скончался, сидя на этой скамье. Это произошло за год до смерти лорда-протектора Кромвеля и воцарения Карла II. Его запомнили как честного и бескорыстного судью. За его гробом шли около пятисот человек. Похоронили Джеймса Лермонта на «киркярде» (погосте) в Эдинбурге. Он был женат на Маргарет, дочери Вильяма Сандиландса из Сейнт-Монанса, родившей ему Джона, погибшего от ран в 1657 году, Сусанну, умершую в 1687 году, и дочь (имя утеряно), вышедшую замуж за сэра Вильяма Гордона из Лесмойра. Этот брак породнил Лермонтов, а следовательно, и Лермонтовых, как я открыл, с Джорджем Гордоном Байроном, что признала наша Академия наук.