Если бы стены могли говорить… Моя жизнь в архитектуре
Шрифт:
«Я с детства любил купола». Мой первый набросок иешивы «Порат Йосеф» в Иерусалиме, 1972 г.
В начале XX века, когда йишув (еврейское население Палестины) начали обустраивать места для проживания – строить новые города, такие как Тель-Авив, и новые районы, например Верхний город в Хайфе, – они сначала заимствовали элементы романтической ближневосточной архитектуры и возводили здания с арками и куполами. Первоначальный Технион, построенный в 1912 году, был таким местом. Но потом, в 1930-х, из Европы хлынула волна иммигрантов-архитекторов, бежавших от растущего антисемитизма и неизбежно надвигающейся войны. Они
В Израиле с друзьями-скаутами, 1952 г., кибуц Хульда. Я в нижнем ряду справа
Сегодня в моих детских предпочтениях я нахожу и другие смутные предвестники будущего. Размышляя сейчас о том, насколько высокого мнения я был об отцовском «студебекере», я понимаю, что уже тогда, по-видимому, интуитивно чувствовал дизайн, хотя имя Реймонда Лоуи, разработавшего дизайн обтекаемого локомотива Pennsylvania Railroad S1, логотип нефтяной компании Shell и классическую цветовую гамму и оформление «Борта № 1», ни о чем мне не говорило.
Повседневные нужды жизни в Израиле также давали представление о том, что необходимо общинам для самосохранения. Во время и после Войны за независимость и в первые годы становления Государства Израиль в условиях строгой экономии все нормировалось: по два яйца на человека в неделю, очень мало мяса. Нашей семье было легче, чем некоторым, потому что братья моей мамы, переехавшие из Манчестера в Ирландию – в Дублин, – присылали нам посылки с продуктами. Тем не менее на фоне экономии нас всех поощряли становиться фермерами. И я тоже этим увлекся. Поскольку не все было застроено и превращено в городские районы, мы выращивали овощи на древних террасах вокруг дома. В саду у меня был курятник и 25 кур, которые несли довольно много яиц в день. У меня был ослик и голуби.
Я также держал пчел, очарованный их социальным поведением и архитектурным развитием. Все началось как школьный проект: школа помогла заказать ульи, и я получил из Италии пчелиную семью вместе с инструкциями. Я был абсолютно заворожен социальной организацией пчел и той точностью, с которой они научились возводить свои структуры. В современном пчеловодстве пчелам дают небольшой оттиск воска, но это всего лишь контур гексагональных ячеек – пчелы самостоятельно строят стены сот из выделяемого ими самими воска. Пчелы не примут восковые соты, созданные машиной, – такая архитектура для них недостаточно точна. В те времена я не мыслил категориями архитектуры и не думал о процессе создания материальной конструкции. Гораздо позже я узнал о геометрии, плотной упаковке, платоновых телах и других полезных идеях. Тогда мне просто нравилось пчеловодство.
Еще один школьный проект имел долгосрочные последствия: нам дали задание, связанное с идеей использования сил природы. Все должны были разработать проект. Мы с моим другом Майклом Силигом, который впоследствии тоже стал архитектором, сделали огромную модель, взяв за основу старую дверь размером приблизительно 0,9x2,4 м. Поверхность покрыли глиной и гипсом. Мы создали горы с водопадами и расписали ландшафт, чтобы он выглядел реалистично. Потом мы добавили гидроэлектрические установки и ветряные мельницы для производства
Наконец, когда я думаю о том, что оказало на меня влияние – какие семена гораздо позже дали всходы в виде моей страсти и профессии, – невозможно забыть о моем родном доме. Я родился в трехэтажном модернистском многоквартирном доме. Наша квартира с маленьким балконом занимала второй этаж. Общей лестницей пользовались несколько семей. Когда мне было десять, мы переехали в район на склоне горы, ближе к вершине. Мы жили на третьем, последнем этаже многоквартирного дома на склоне, и в нашу квартиру можно было попасть по мосту из сада; поскольку здание находилось на холме, у каждого этажа был отдельный вход. Из нашей квартиры открывался великолепный вид на город, и в нашем распоряжении была целая крыша, чтобы им наслаждаться.
Моя церемония бар-мицва [3] состоялась на этой крыше в июле 1951 года. Это были времена экономии – на иврите она называлась tzena, – но нашей семье было намного легче благодаря посылкам с фруктами, мясными консервами и другими деликатесами, которые приходили от моих дядей из Ирландии. В 1951 году Ирландия казалась мне страной изобилия – по одному этому можно судить о том, какой была повседневная жизнь в Израиле в те времена.
<3
Бар-мицва – в иудаизме церемония вступления мальчика, достигшего 13 лет, в религиозное и правовое совершеннолетие. – Примеч. перев.
1951 г., мне исполнилось тринадцать. Наш дом повлиял на мои более поздние представления о том, каким может и должен быть дом
Квартира в доме на склоне расширила мой идеальный образ «родного дома», который дополнялся каждый раз, когда мы бывали в гостях у моей тети, Рене Ситтон, и ее мужа Джозефа, заместителя директора Англо-Палестинского банка. Они жили на вилле на вершине горы Кармель. В доме имелся гараж на улице и огороженный стенами сад с дорожками. Дом, расположенный почти на самой вершине отлогого склона, был одноэтажным, из каждой комнаты открывался вид на пышный зеленый сад и на море внизу. Вскоре я стал считать, что дом моей тети – само совершенство.
Со временем, когда мне было двадцать с небольшим, в моем представлении сложился образ идеального дома, и эти идеи родом из моего детства. Я пришел к выводу, что дом должен иметь собственную территорию – частную и четко определенную, пусть даже маленькую. В нем обязательно должен быть сад, или внутренний дворик, или какая-то иная форма внешнего пространства – переходная зона, создающая связь между закрытым миром внутри дома и миром снаружи. Желательно, чтобы из дома открывался какой-нибудь вид – не обязательно на побережье Амальфи или Гранд-Титон, это может быть вид на сельскую местность, на деревья, на воду, или даже на соседние здания, если они красивы и гармоничны. Много лет спустя все это будет отражено в концепции Habitat.
В новообразованном Государстве Израиль моя семья столкнулась с серьезными трудностями. Мой отец особенно ощутил, что ему, мягко говоря, усложняют жизнь, а если говорить как есть, то намеренно уничтожают. Новое правительство Израиля, основу которого составляла социалистическая партия МАПАЙ, находившаяся под сильным влиянием профсоюзов, душило бизнес отца: не выдавало ему лицензии на импорт, отдавая предпочтение своим союзникам, и требовало долю в его предприятиях. У отца был большой запас товаров – преимущественно тканей, ввезенных до 1948 года, – однако из-за новых форм контроля цен продавать их стало невыгодно. Некоторые конкуренты отца продавали свой товар на черном рынке и хорошо на этом зарабатывали, но отец не имел ничего общего с нелегальными сделками. Отец считал, что к нему все равно относятся как к спекулянту: внимательно за ним следят и причиняют беспокойство всеми возможными способами. Он стал называть правительство «большевиками». Но было также и нечто более серьезное: мой отец считал, что он и его друзья были выбраны в качестве объектов для травли, потому что они сефарды, а также потому, что наш относительный достаток вызывал зависть.