Если любишь - солги
Шрифт:
К счастью — или к сожалению — до визита поверенного в тот раз не дошло. Я сама всё испортила. Как всегда.
Герберт прочёл мне свои стихи. Я сказала "спасибо", потому что в самом деле была тронута. Но что такое "спасибо" для непризнанного гения! Он ответил, что не спал всю ночь, что это, наверно, его лучшие строки, и не стоит ли послать их в "Одинокий голос" на суд самого Скаретти? Он жаждал похвалы, восхищения, предлагал мне роль музы и первейшей, самой верной поклонницы. Но я не могла принять этот дар. Стихи были откровенно слабыми, в чём я с тяжёлым сердцем и призналась, постаравшись смягчить жестокие слова извинениями
Конечно, Герберт счёл себя униженным. А я проплакала неделю, проклиная сьера В. К. и его бесчеловечные правила. Словно это он отнял у меня шанс на любовь, а не моё душевное увечье. Думала всё бросить, вернуться домой. Но у этих мыслей был вкус позора и безысходности. Что мне делать в Ниде — сидеть в четырёх стенах, прячась от людей до конца жизни?
С тех пор каждый месяц я откладывала половину выделяемого мне содержания на чёрный день, зная с кристальной ясностью, что однажды этот день наступит. Когда-нибудь я оступлюсь непоправимо, потому что не смогу или не захочу подчиниться чужой воле. Выплаты прекратятся, дом отнимут… К этому моменту я должна быть готова начать самостоятельную жизнь. Сейчас в моём тайнике почти три тысячи астр — этого хватит на годы.
Всегда следует готовиться к худшему, но как приятно тешить себя надеждой на лучшее! Я украдкой достала брелок с котёнком и, бросив взгляд на шторку между мной и Дювалем, поднесла к носу. Первый раз я понюхала брелок ещё ночью, но так и не поняла, отчего кривился Фалько. Должно быть, от возмущения моим недостойным поведением.
Изящная и неожиданно тяжёлая фигурка из бархатистого материала не пахла ничем. В этом я убедилась не раз и не два, пока писала родителям скучную открытку. Было приятно отвлечься, провести пальцем по крохотному, словно бы живому, тельцу, приложить его к щеке — фигурка казалась тёплой.
Ради чего он сделал мне подарок, пусть и пустяковый? Зачем мажисьеры целый вечер таскали за собой девушку низкого происхождения, а потом ещё и пригласили в гости? Что самим Карассисам нужно от скромной посетительницы оперы?
Как бы наивно и самонадеянно это ни было, ответ мне виделся только один: я понравилась Дитмару. Да, он мажисьер. Он — Карассис. Но я тоже не замарашка. И не уродка, в конце концов.
Возможно, это мимолётное увлечение. А если нет? Иногда магнетики вступают в брак с обычными людьми. Осенью в газетах писали о свадьбе мажисьен Антонии Балассар и Георга Оттона, сына пароходного магната. Он богач, но в его жилах нет магнетической крови. Так почему бы и мне не помечтать о мажисьере?
Как мерцали его глаза в неверном свете уличного фонаря, каким низким, интимным стал голос, шептавший слова о конце мира, словно признания в любви. И губы… у самого уха, у щеки, у моих губ… всё время рядом, в миге от поцелуя… Он бы поцеловал меня, если бы не Евгения и Аврелий… а хоть бы и при них, что в этом дурного? Заслонил бы собой, чтобы им было не видно…
О духи земли!
Я обнаружила, что прижимаю котёнка к губам. Сердце стучало, как сумасшедшее, в голове стоял туман. Далеко же завели меня фантазии.
Брелок отправился в ридикюль — незачем вертеть его в руках. Я перевела дух и выпила стакан фруктовой воды. За окном плыли поля и перелески, над горизонтом стелились низкие облака. Если я выйду замуж за Дитмара… пусть сьер В. К. подавится своим наследством!
Дорога пошла под уклон, взгляду открылась долина в окружении низких холмов,
Сады кончились, впереди возник городок: солнечные панели на крышах чередовались с красной черепицей и раскидистыми кронами деревьев. Через пару минут мы уже ехали вдоль городской окраины — белые домики, синие, красные и зелёные ставни, цветы в палисадниках, цветы на окнах. Всё было таким уютным, чистеньким, ухоженным, а немногочисленные прохожие выглядели такими довольными, что я повернула рычаг переговорного устройства:
— Простите, сьер Дюваль, что это за место?
— Деревня Эссей. Патронат семьи Карассисов. И — просто Дюваль, пожалуйста, — он помолчал. — Я здесь родился. Семья Крассисов вот уже триста лет платит налоги на землю и недвижимость за всех жителей деревни. Кроме того, у нас всегда отличные урожаи.
Патронат — особая форма собственности, которую я никогда не понимала до конца. Когда-то жители милой деревушки были ленниками, потом арендаторами Карассисов, теперь владели домами и землёй, но под опекой бывших хозяев. Кажется, это означало, что любая сделка с недвижимостью должна быть одобрена патроном. Похоже на мою зависимость от сьера В. К. Только я продать свой дом вовсе не имела права.
4.2
Петляя между холмами, дорога опять стала забирать в гору и вдруг упёрлась в ажурные ворота, за которыми виднелся цветущий сад. Я подняла шторку. Надпись на скромной кованой табличке гласила: "Гиацинтовые холмы". Дюваль сбавил ход, и ворота перед "фантомом" открылись сами собой. Мажи-мобиль заскользил среди кустов, деревьев и цветочных клумб. По-летнему били фонтаны. Над крокусами вились золотые стрекозы.
Дорога сделала крюк и вывела нас на просторную лужайку, посреди которой царил белый особняк в три этажа с большими арочными окнами, его длинные флигели раскинулись в стороны, будто крылья. Мобиль остановился у лестницы, ведущей на широкое крыльцо, или скорее веранду, которая тянулась вдоль всего центрального фасада, украшенного строгими полуколоннами. Пока я оглядывалась и разминала ноги, поражаясь размерам дома, а Дюваль выгружал мои чемоданы, из высоких стеклянных дверей появилась Евгения в широких брюках и вязаном кардигане. Легко сбежала по ступеням, протянула мне руки:
— Верити, дорогая, как я рада вас видеть!
При свете дня её фарфоровая кожа казалась прозрачной.
— Идёмте скорее, я познакомлю вас со всеми!
Со всеми? Признаться, я и забыла, что мне обещали светское общество. Интересно, где Дитмар? Знала бы Евгения, что я уже мысленно вышла за него замуж…
Дверь нам открыл карикатурный дворецкий в огненно-красной ливрее — изрядного роста, с крупной головой, мощным бочкообразным телом и короткими ногами. Лицо его закрывала карнавальная маска в золотых узорах, перьях и бубенчиках. На искусственных губах застыла зловредная ухмылка, но влажные тёмные глаза в прорезях глядели очень серьёзно.