Если любишь - солги
Шрифт:
— Право, я не могу выбрать, — заявила красавица уверенным тоном. — Меня влечёт к вам обоим с одинаковой страстью. И если так уж нужно выбирать… я выбираю двоих сразу!
Оскар и Марсий пришли в восторг. Тьери выглядел слегка шокированным. Профессор Барро наблюдал за происходящим с невозмутимостью истинного учёного.
— Я не могу этого выносить, — Иоланта встала и направилась к двери.
Как же мне хотелось уйти вместе с ней! Но рука Дитмара лежала на моём плече, и я знала: он не отпустит.
Тьери неохотно поднялся, собираясь последовать за женой, но Евгения
— Не думаю, что она в самом деле так строга нравом, — шепнул мне Дитмар. — Это профессиональная ревность к той, что блистает на подмостках жизни много ярче неё… И к вашей юной прелести, моя чудесная Верити.
Его дыхание обжигало щёку, запах одеколона пьянил. Я больше не удивлялась тому, что этот запах то исчезал, то проявлялся с необычайной интенсивностью. Мой избранник — мажисьер, и этим всё сказано.
7.1
Тьери долго отказывался сесть в кресло и уступил, лишь когда Ливия упрекнула его в отсутствии мужественности. Иоланта наверняка удержала бы супруга от неразумного шага, но её рядом не было, и после первых вопросов мы узнали историю их знакомства.
Гавольд Тьери, безвестный начинающий сочинитель, принёс в театр свою первую пьесу и, естественно, получил отказ. Вернее, получил бы — если бы не местная прима Иоланта Монтелло. Она полистала материал и настояла, чтобы его взяли в работу. Спектакль имел успех, Тьери проснулся знаменитым. После третьей пьесы и третьей постановки с Иолантой в главной роли он сказал ей: "Я не могу писать только для одной актрисы, я должен идти дальше, но не хочу расставаться с вами, поэтому прошу: будьте моей женой". Очевидно, лучшего предложения у Иоланты не было, и она согласилась оставить сцену. Жена не должна затмевать мужа, объяснил Тьери, а тем более не должна ставить под удар его репутацию, разъезжая по гастролям. Неудивительно, что простившись с творческими амбициями, мадам Тьери стала несколько желчной.
Третий вопрос задал Дитмар, и этот вопрос не имел отношения к семейной жизни супругов Тьери:
— Вы верите, что кровососы существовали на самом деле?
— Я работал в первом отделении закрытого сектора, — сказал драматург. — Во второе меня не пустили. Познакомился с записями фольклорных произведений и трудами этнографов прошлого века. Археологических и антропологических материалов там нет, современных источников тоже, так что судить не берусь. Но в Отирах местные жители показали мне могилу в пещере… Скелет хорошо сохранился, и это обычный человеческий скелет во всём, кроме черепа. Затылочная область несколько вытянутая, я читал, что древние народы добивались такой формы, привязывая дощечки к головам младенцев, но главное отличие — это челюсти. Они длиннее, чем обычно бывает, и заметно выступают вперёд, зубы частые, мелкие, но клыки — о, да! — клыки вдвое больше ваших, Дитмар, и явно острее.
Предупреждая возражения, скажу, что это не может быть оборотень, если только вы не предъявите мне оборотня, у которого трансформируется одна голова, а тело остаётся человеческим. И ещё протез, искусственная кисть руки, сделанная из
Аврелий мягко улыбнулся:
— А вы не думаете, что стали жертвой мистификации?
Ответить драматург не успел.
— Я бы хотел взглянуть на захоронение, — вклинился профессор Барро. — Это можно устроить?
— Разумеется, — пообещал Тьери несколько растерянно.
А потом настала моя очередь. Я понимала, что отказаться без объяснения причин не смогу, и уговаривала себя не трусить. Надо просто собраться и помнить два простых правила. Первое: не говорить больше того, о чём спрашивают. И второе: правду можно высказать разными словами.
Ещё бывают ситуации, когда правд несколько, и есть шанс выбрать, главное не спешить с ответом. Они ничего не знают обо мне и вряд ли спросят о чём-то более страшном или скандальном, чем других. Мечты, страхи… с этим я справлюсь. В конце концов, на моей стороне многолетний опыт, а у них всего три вопроса.
И всё же я шла к креслу, как на эшафот. Рукам стало холодно, свет потолочных ламп резал глаза, тело казалось окостеневшим. Дитмар помог мне сесть, сам затянул ремни на запястьях — не до боли, разумеется, но достаточно крепко, чтобы было невозможно высвободить руки, и ободряюще улыбнулся: "Всё хорошо, Верити, я рядом".
Тут же Аврелий задал первый вопрос:
— Верити Войль — ваше настоящее имя?
Этого я не ожидала. Случайность? Или… они знают?
Горло сдавило от дурного предчувствия, но губы уже раскрылись, чтобы сказать:
— Да.
— Почему вы замешкались с ответом? — быстро спросил Дитмар.
— Я думала.
— О чём? — спросил Оскар.
— Какой ответ будет правильным.
— У вас были сомнения? — спросил Марсий.
— Да. Но это уже четвёртый вопрос. Я не обязана была на него отвечать.
— Это наводящий вопрос, — сказал Аврелий, — в дополнение к первому, на который вы так и не дали ответа.
— Я дала ответ.
— Но вы сомневались, — сказал Дитмар, — и я хочу знать — почему. Почему вы не уверены в том, что ваше имя Верити Войль?
Они перебрасывались вопросами, как шариками от пинг-понга.
— Ваше имя Верити Войль? Или вас зовут иначе?
— Меня удочерили! Приёмные родители дали мне свою фамилию.
— Что случилось с вашими настоящими родителями?
— Они погибли. Я не хочу говорить об этом.
— Как они погибли?
— Упали с моста на неисправном паромобиле. Несчастный случай. Прошу вас, хватит! Развяжите меня.
— Как фамилия ваших настоящих родителей?
— Клес, — я попыталась вырвать руки из ремней. — Дитмар, зачем вы так со мной?
— Всё в порядке, Верити, не волнуйтесь, — он наклонился, коротко дотронулся до плеча. — Это просто игра.
Гиацинтовые глаза смотрели холодно и твёрдо. От запаха его одеколона к горлу подкатила тошнота.