Если небо упадет

Дьюал Эшли

– Так, соберись, - набираю в легкие воздух и карабкаюсь вверх. Поручни старые, облезлые. Я действительно считаю сейчас себя сумасшедшей, но вместо того, чтобы спрыгнуть и убежать – смеюсь. Что ж, ненормальной быть весело.

Дима помогает мне подтянуться. Тащит за собой к началу автобуса, ложится и вскидывает брови:

– Не советую стоять.

О, господи. Сгибаю дрожащие колени, опираюсь руками о ледяную металлическую крышу, аккуратно вытягиваю ноги. Парень велит держаться за боковое ограждение и за ручку от люка. Выбирать не приходится, поэтому я соглашаюсь.

– Не бойся, - криво улыбается он. – Тебе понравится.

А затем стучит рукой

по крыше, и водитель заводит двигатель.

Зажмуриваюсь: главное не бояться, не бояться.

Автобус трогается, и я верещу, как безумная. Слышу рядом смех Димы, открываю глаза и замечаю его широкую улыбку. Парень не держится, переворачивается на спину и вальяжно закидывает руки за голову. Ненормальный!

– Что ты делаешь? Зацепись за что-нибудь. Дима!

– Все хорошо.

– Нет!

Хватаюсь левой рукой за его футболку и стискиваю ее так крепко, что сводит пальцы. Думаю, если нас резко занесет в какую-то сторону, от меня мало будет пользы, но все равно не разжимаю ладонь. Мне не хочется, чтобы с Димой что-то случилось.

– Мира, - обернувшись, говорит парень, - расслабься. Все в порядке. Это не опасно. Костя будет ехать медленно, слышишь? Я рядом.

– Ты же вроде ценишь жизнь, тогда зачем такое вытворяешь?

– Мы ничего не вытворяем. Закрой глаза и просто наслаждайся, хорошо? Тебе понравится. Обещаю.

– Но…

Дима смиряет меня взглядом, и я послушно замолкаю. Зажмуриваюсь. Ветер откидывает назад мои короткие волосы, крыша нагревается от моего тела, и неожиданно для себя я вновь думаю о полете. Это должно успокоить, помочь восстановить дыхание. Вспоминаю десятки бумажных самолетиков, падающих на меня с неба, и представляю, что я одна из них. Лечу, сталкиваюсь со стеной, врезаюсь в порывы ветра. Меня шатает, прокручивает, подкидывает вверх и тянет вниз, но мне приятно, потому что мой полет – мое самое сокровенное желание. Иногда мне кажется, что я вот-вот коснусь земли, и на этом все закончится, но нет. Внезапные воздушные руки поднимают меня к небу и опять отпускают на свободу, растягивая и продлевая моменты перед смертью.

Медленно ослабляю хватку и выпускаю футболку Димы из пальцев. Набравшись храбрости, переворачиваюсь на спину и раскрываю глаза. Надо мной небо. Как всегда беззвездное. Черное, высокое. Ветер свистит в ушах, огни смазанными линиями проносятся с обеих от меня сторон, и я улыбаюсь, пробуя на вкус не приевшееся желание умереть, а новое желание прочувствовать все, что только можно каждым сантиметром моего тела. Ощутить воздух, невесомость, запах скошенной травы. Я думаю: в том и состоит жизнь – в мелочах. В мгновениях. Я не вспомню, как шла по улице, но вспомню, как улыбалась, рассматривая небо. И мне хорошо. Так хорошо, что я забываю о сомнениях и страхе. Я просто парю над асфальтом, касаюсь плечом плеча парня, и неожиданно чувствую, что он сжимает мою ладонь. Этот момент я также запомню. Как один из самых счастливых.

– Ты мне дорог, - шепчу я и смотрю на Диму. Он тоже на меня смотрит. Его волосы волнами развиваются от ветра, футболка парит, наверняка, щекочет тело. Парень крепче сжимает мою руку и отвечает:

– Ты мне тоже.

В голове звучит песня девяносто третьего года Рэйчел Портман – Никогда не отпускай меня, под которую родители каждый раз танцевали в зале на годовщину свадьбы, сжимая друг друга в объятиях, опираясь друг на друга телами. Я смотрела на них и думала: что же может так притягивать людей, что может сделать их такими зависимыми, безвольными. Теперь я знаю. Ответ в его глазах – необычных и особенных. В моих глазах –

светящихся, ищущих спасения. Дима криво улыбается, я тоже улыбаюсь. Думаю, не зря люди привязывают себя к какому-то определенному человеку. Он помогает находить свет тогда, когда совсем темно. Как, например, сегодня.

Автобус тормозит, водитель пару раз сигналит. Наверно, это знак, потому что Дима вздыхает и приподнимается:

– Наша остановка.

Мы осторожно спускаемся, благодарим парня, кажется, Костю. Он уезжает, я осматриваюсь и понимаю, что стою перед зданием городской филармонии, напичканным различными цветными подсветками, плакатами, надписями. Недоуменно вскидываю брови и поворачиваюсь к Диме:

– Мы идем на концерт?

– Объясню внутри.

Вместо того чтобы пройти через главный вход, парень ведет меня к очередной лестнице. Хочу спросить, к чему такие испытания, но не решаюсь – наверно во всех его поступках есть смысл. Проходим за здание, поднимаемся на третий этаж. Там Дима открывает квадратное, широкое окно, пропускает меня вперед и предупреждает:

– Смотри под ноги.

– Разве это законно?

– Не волнуйся. Нам никто ничего не скажет.

Убедительно. Отчасти.

Пролезаю через раму. Оказываюсь в маленькой, пыльной комнате. Кажется, тут хранят ненужные инструменты. Осматриваюсь, обхватываю себя руками за талию и морщусь: что мы здесь забыли?

Дима прыгает следом, выпрямляется и уверенно двигается к двери.

– Знаешь, куда идти?

– Конечно. Раньше я часто проводил тут время.

– В этой комнате?

– В филармонии. Пойдем. – Парень берет меня за руку. – Сейчас ты все поймешь.

Следую за ним. Проходим через длинные, широкие коридоры, освещаемые тусклыми, настенными лампочками. Сначала мне кажется, что в здании пусто, но затем я слышу музыку, тихую, приглушенную. Удивленно вскидываю брови и с интересом бегу дальше.

Через несколько минут, парень останавливается, открывает массивную, деревянную дверь, отделанную золотыми лепестками роз, и пропускает меня вперед. Это проход на балкон, в зал. Под нами портер, там расположилась небольшая горстка людей в черной одежде. На сцене играет оркестр. Мелодия грустная, драматичная, но очень красивая. Я завороженно придвигаюсь к краю, опираюсь о перила и шепчу:

– Как здесь удивительно.

Сводчатые, бронзовые потолки, огромные люстры. Толстый, багровый занавес, покрытый золотыми узорами. Я думаю, что никогда не видела ничего подобного, но наверно я ошибаюсь.

– Все-таки привел меня на концерт, да? – Улыбаюсь, но, обернувшись, понимаю, что лицо Димы ужасно бледное. Парень стискивает зубы, неуверенно подходит к перилам. – Что с тобой?
– Он не отвечает. Опускает взгляд вниз, на гостей и горбится еще больше, словно на него упал целый потолок. – Дима?

– Видишь тех мужчину с женщиной, на первом ряду? – Киваю. – Это мои родители. – Хочу спросить, что они здесь делают, но не успеваю: парень продолжает недовольным голосом, - мама опять напялила это платье, господи. Зачем? Я же просил ее. Похороны прошли.

Он покачивает головой, сжимает пальцами перила так сильно, что они бледнеют, и я догадываюсь: речь идет о смерти его сестры.

– Она играла на фортепиано, - словно прочитав мои мысли, говорит Дима. – Занималась музыкой, в оркестре. Нам сказали, ребята хотят устроить вечер памяти в ее честь, как приятно, да? Только данный жест не залечивает раны, а наоборот – раскрывает их. Я просил родителей отказаться, говорил, что это только напомнит о боли, но они не услышали меня. Как всегда.