Если судьба выбирает нас…
Шрифт:
Шагают более или менее, устав знают в основном дисциплинарный, а не полевой. Стреляют хреново, гранаты кидают – как бог на душу положит. Знать не знают, что перед броском надо выдернуть чеку, – их на деревянных колобашках обучали. Про системы немецких гранат я уж и не говорю. Кое-как их научили развертываться в цепь и атаковать в рассыпном строю. Штыковой бой – на уровне трех приемов.
В общем, сплошное развлекалово.
Нам – геморрой.
Им – Диснейленд.
Это вот Кузьма Акимыч у нас педагог хоть куда. Чуть что – сразу в морду. Это они понимают –
Но ненадолго…
Сейчас вот сгоняю свое «стадо» на стрельбище и разошлю поотделенно. Пусть их унтера дрючат, до полного автоматизма. Сначала на своем уровне, потом на взводном, а там, глядишь, и всей ротой развлечемся.
Если я, конечно, не пристрелю кого-нибудь из этих баранов за доведение меня, толерантного московского юриста начала XXI века, до белого каления.
– Антипкин! В-Господа-Бога– твою-душу-мать!!! Ты как патронташ нацепил, олух царя небесного!
Элитный гренадерский полк, однако…
И смех и грех…
Среди всей этой серости все-таки было одно светлое пятно – кроме унтера Матросова, конечно.
Я наблюдал, не вмешиваясь, за тренировками новобранцев в составе взводов. Целью было научить их действовать совместно с остальными и постараться довести приемы боя до уровня рефлексов.
Унтеры уже полдня гоняли новичков сначала поодиночке, потом в составе отделений, теперь вот занимались целыми взводами.
После команды «Вольно! Разойдись!» солдаты группками расселись на траве и на брустверах, свесив ноги в окопы. Разговаривали, курили, смеялись.
Ко мне подбежал старший унтер-офицер Наумов, который временно исполнял обязанности ротного фельдфебеля вместо Кузьмы Акимыча, отправленного мною в санчасть с острой зубной болью. Дабы Лиходеев не слинял по дороге заниматься лечением народными методами, с ним был отправлен Савка с запиской к Нижегородскому.
– Ну что скажете, вашбродь? – спросил Наумов, кивнув на подчиненных.
– Еще пару раз сходите повзводно! Потом еще раз прогонишь олухов из пополнения сначала по одному, потом всех скопом. А после обеда позанимаемся всей ротой – и на стрельбище.
– Слушаюсь, вашбродь!
– Вот и ладненько! – Оглядев отдыхающее воинство, я обратил внимание на солдата, который, отделившись от общей массы, кругами ходил вокруг подорванной немецкой полевой семидесятисемимиллиметровой пушки, внимательно ее разглядывая. Там присел, тут осмотрел, пощупал и стал возиться с затвором. – Это еще что за фрукт?
– Где?
– Да вон, у пушки!
– Этот вроде из шмелевских, вашбродь, из четвертого взвода! Кажись, Степанов его фамилия.
– А ну-ка подойдем к нему.
Подобравшись поближе, мы увидели, что солдат уже ковыряется в открытом затворе орудия.
– Чем занят, гренадер? – поинтересовался я.
Тот дернулся, развернулся к нам и, вытянувшись, отрапортовал:
– Рядовой Степанов! Любопытствую устройством сего механизма, вашбродь! – и замер, глядя на нас сверху вниз.
Е-мое! Здоровенный-то какой! Как шкаф! Причем
Степенный мужик, лет около тридцати. Пышные усы, нос картошкой и прямой и бесхитростный, как у ребенка, взгляд.
– И как? Интересно?
– Так точно, вашбродь! Уж и разобрался вроде, как работает…
– Понимаешь в этом что-то? Учился где? Работал?
– Кумекаю маленько, вашбродь! Как положено, в приходской школе обучался. Кузнецом был…
– А почему был?
– Да как женка родами померла, так и запил… Кузню спалил спьяну. Да что уж теперь. – Степанов махнул огромной, как совковая лопата, ладонью.
– А дальше что?
– А дальше – брату моему молодшему гумага призывная пришла. А у него семеро по лавкам да родители на попечении. А у меня ни жены, ни детей, ни хозяйства путного. Вот вместо него и вызвался в армию идти.
– Как звать-то тебя, рядовой Степанов?
– Степаном величают, вашбродь!
– Вот что, Степан! Сейчас ты пойдешь с унтер-офицером Наумовым – он тебя к делу интересному приспособит. Как раз по тебе!
– Слушаюсь, вашбродь!
– А ты, Наумов, отведи-ка его к нашим пулеметчикам. Скажешь, я приказал. Мужик здоровый, к технике интерес имеет опять же. Пусть пользу приносит, а то во всей роте от силы человек десять знают, с какой стороны за бертье-федорова браться. А у нас еще и пулемет немецкий в хозяйстве образовался. Не пропадать же добру!
10
Вечером, вместе с ротой возвращаясь с занятий, я нарвался на штабного начальника. То, чего так опасался Казимирский, все-таки случилось. Причем начальство было очень высокое…
Рота строем пылила по дороге в сторону Штрасбурга, когда мимо нас пронесся кавалерист с криком: «Дорогу! Дорогу дайте!»
Оглядываюсь и вижу, что нас догоняет группа всадников, сопровождающих какую-то повозку. Пришлось отдать роте команду «Стой!» и свернуть на обочину.
Мимо нас в сторону города медленно проехала огромная…
Э-э… Карета? Фаэтон?
В общем, длинное и массивное сооружение в екатерининском стиле с большущими задними колесами, запряженное шестеркой лошадей тремя выносами.
Впереди – кавалерист-ординарец, позади – еще двое. На козлах два солдата с шашками и карабинами.
Проехав чуть вперед, экипаж внезапно остановился. Из фаэтона выглянул тучный седой генерал с пышными усами и бакенбардами и орденом Святого Владимира на груди. Пыхтя и отдуваясь, он выбрался на дорогу и зашагал к нам. Вслед за ним из антикварного транспорта выскочил юркий поручик в малиновых гусарских чикчирах [70] и высоких сапогах с серебряными розетками.
70
Ч и к ч и р ы – узкие кавалерийские брюки гусар и улан из цветного сукна, отделанные шнуром по швам, с кожаной прокладкой по внутренней стороне бедра. Название тюркское, а покрой венгерский.