Если судьба выбирает нас…

Валерин Михаил

В этот момент самый дальний от меня немец громко застонал и шевельнулся.

Как уцелел? Шел первым, потому и пострадал меньше всех?

Черт! Да он же в кирасе! На руках тоже какие-то железяки…

Крови нет – значит, его только оглушило! Доспех спас…

Ну, сука!

Я сделал шаг вперед, наступил зашевелившемуся штурмовику на спину и, аккуратно прицелившись, выстрелил из «парабеллума» в зазор между каской и горловиной доспеха…

Немец дернулся и обмяк…

«Requiescit in pace» [98] ,

как обычно пишут в компьютерных играх…

98

Покойся с миром (англ.).

Черт! Приснится же…

Проснулся я в холодном поту. Поганый сон…

Но поганее всего то, что так оно и было на самом деле: засада, «парабеллум» и застреленный мною в затылок штурмовик.

Вновь заболела левая рука – отлежал. И пить хочется.

Неловко извернувшись, я с трудом сел, откинувшись на подушки.

За стеклянной дверью коридора замерцал оранжевый свет керосиновой лампы, и в палату вошла пани Ядвига.

– Вам плохо, пан прапорщик? Вы опять кричали и ругались…

– Нет-нет… Эта боль не телесная…

– Вам снится война?

– Да…

– Давайте я напою вас отваром из ромашки, пан прапорщик? Вам станет легче, и вы, быть может, хоть немного поспите…

– Спасибо, пани Ядвига. Весьма кстати…

3

Наша контратака оказалась успешной – все штурмовики были уничтожены… И хотя их было немного – около полуроты, но дрались они отчаянно.

В плен эти ребята сдаваться не собирались…

Да и не собирался никто брать их в плен… Эта участь не для бойцов ударно-штурмовых отрядов… Недаром их символом во всех армиях Первой мировой были череп и кости. Добровольцы все как один…

Тяжелораненых гренадеры добили штыками… Как говорится, «Поднявши меч…».

Такой вот суровый закон войны…

Осмотревшись в траншеях, мы заняли оборону. Из хороших новостей – пулемет не поврежден, из плохих – расчет погиб… Народу у меня негусто – человек около пятидесяти. Считай, взвод, а еще недавно была полурота…

Увидев среди подошедших гренадер Акимкина, я распорядился:

– Давай, братец, к «максимке» вставай! Ты же вроде ученый?

– Так точно, вашбродь!

– Отдашь своего «бертье»… да вот хоть Степанову! – заметил я еще одно знакомое лицо. – Справишься, Степанов?

– Отчего же не справиться-то? То исть так точно, вашбродь!

– Вот и ладно! Всем остальным – не расслабляться. Сейчас немец опять полезет!

– Встретим да попотчуем от души! Не сумлевайтесь! Ужо мы им! – отозвались со всех сторон гренадеры.

Я вновь вынырнул из беспокойной полудремы, навеянной тяжкими воспоминаниями…

Больно-то как…

Разволновался во сне, дыхание участилось, и простреленное легкое тут же напомнило о себе резкой тянущей болью.

У-у-у…

Сейчас

я завою…. Сейчас я залаю… Сейчас я кого-нибудь съем…

Уф… Вроде отпустило…

Ужасно хлопотное ранение… Неудобное и по нынешним временам чрезвычайно опасное!

Но ведь и повезло мне… Повезло – хоть и не уберегся, но все же живой!

Пуля пробила правый нагрудный карман, где у меня лежал перевязочный пакет, прошла через легкое в верхней его части и вышла из спины, напоследок продырявив ранец…

Вот и получилось, что исподнее в ранце закупорило рану с одной стороны, а бинты, прижатые к ране Савкой вместе с карманом, закупорили входное отверстие. Пневмоторакса не случилось, то есть легкое не схлопнулось…

Дальше ничего не помню…

Остальное знаю из рассказов Генриха: когда меня приволокли на фольварк, где расположился полковой лазарет, дело было почти что плохо…

Оперировал меня наш дорогой и любимый Валерий Михайлович Нижегородский, собственной персоной.

Очень качественно и умело оперировал! Опыт, знаете ли…

Кстати, мой лепший друг Генрих Литус тоже здесь! В Варшавском военном Александровском госпитале долечивают тех, кто не может быть возвращен в строй ранее чем через шесть недель. Прочих лечат либо в полковых, либо в дивизионных лазаретах.

Мне, например, еще как минимум пару месяцев лечиться, при отсутствии осложнений.

А вот Генриху…

Литус, похоже, попал «под списание»: шрапнельная пуля угодила ему в бедро, раздробив кость, буквально через час после того, как ранили меня. Рана заживает плохо, и хотя его операция также прошла успешно, но нога стала заметно короче…

Эвакуировали нас вместе на одном поезде, только вот положили в разных палатах. Я вроде как тяжелораненый, а Генрих вдобавок еще и не ходячий…

4

Ох вы, думы горькие… Ох вы, думы тяжкие…

Перед глазами вновь стоит тот самый, «последний» бой…

В первой траншее мы задержались ненадолго – отбили две атаки, а потом… Потом осколками разорвавшегося поблизости снаряда повредило пулемет. Без станкача удержать позиции было невозможно. Подошедших близко немцев забросали гранатами и отошли, на ходу заваливая ходы сообщения рогатками с колючей проволокой…

Следующая моя позиция была у капонира траншейной пушки Гочкиса. Присев на дно окопа, я хотел было набить автоматные магазины патронами, да не вышло – руки дрожали…

Здесь меня нашел вестовой от командира роты.

– Принимайте командование, вашбродь, – сипло кричал солдат, перекрывая грохот разрывов. – Господин поручик в беспамятство впал. Оглушило его и контузило… Но, кажись, оклемается. За него там фельдфебель Лиходеев остался.

Веселый разговор!

Казимирского приложило, и я теперь командую ротой. Точнее, тем, что от нее осталось…

По сути, у нас два опорных пункта обороны – это пулеметные гнезда второй траншеи. Два «максима». На нашем фланге еще и 47-миллиметровка, до кучи. Вот и воюй как хочешь.