Если завтра не наступит

Донской Сергей Георгиевич

– Я не Джеймс.

– Ох, сорри… Джин… Дженя… Мы идем в ресторан?

– В другой раз, – сказал Бондарь. – А пока закусывай хачапури.

– От лепьешки не будет сытости, – закапризничала Лиззи, опираясь локтями на пошатнувшийся стол.

– В вине полным-полно калорий.

– Это такой шутка?

– Это такой истина, – поддразнил американку Бондарь.

– Нельзя много калорий, – промямлила Лиззи, успешно влившая в себя третий стакан. – Опасность для фигура. У меня отличный фигура, так говорьят. Секси, да?

– Я в этих вопросах не компетентен.

– Why? Ты не льюбишь женщьин?

– Я не люблю американских

шпионок, – уточнил Бондарь.

Реакция Лиззи была неадекватной. Покачав головой, она подперла щеки ладонями и печально заключила:

– Все ненавьидят Америка. – Ее русский язык катастрофически ухудшался. – It's not fear… Нечестно. Зачем так?

– Ты действительно хочешь знать?

– Почему нет?

– Ладно, попытаюсь объяснить, – сказал Бондарь. – Вот, например… Твои соотечественники ежегодно тратят десять миллиардов долларов только на корм для домашних животных.

– Что плохого в этом? – удивилась Лиззи, веки которой то и дело норовили сомкнуться. – Мы льюбим животных.

– А людей? Для того чтобы накормить всех голодающих на планете, требуется шесть миллиардов долларов.

– Не понимаю.

– Тогда другой пример. – Бондарь закурил, щурясь от разъедающего глаза дыма. – Вы покупаете косметики на восемь миллиардов баксов. Это в четыре раза больше, чем во всем мире тратится на начальное образование.

– Почему ты считаешь чужие деньги?

– Вот именно, что чужие. Вы отбираете эти деньги у тех, кто вымирает от нищеты и голода.

– Свободный конкуренция, – сонно возразила Лиззи. – Сильный побеждать. Слабый проигрывать.

– Смотря что считать победой, – проворчал Бондарь, наблюдая за безуспешными попытками американки принять позу, полную достоинства.

Откинувшись на спинку стула, она едва не упала. Ее голова упрямо клонилась вниз, наливаясь свинцовой тяжестью. Цепляясь за край стола, она пробормотала что-то по-английски.

– Что? – переспросил Бондарь.

– You won, – пробормотала Лиззи. – Take your prize, if you want it…

– Говоришь, что я выиграл и могу получить приз?

– Yeah…

– А приз – это, конечно, ты?

– Right… Да…

Не договорив до конца, Лиззи начала заваливаться на бок, отказавшись от дальнейших попыток удержаться на стуле. Бондарь подхватил ее у самого пола, поднял на руки и отнес к кровати. Первое побуждение – бросить отключившуюся американку, как бесчувственное бревно, – он почему-то сдержал, хотя для этого не было никаких оснований. Нахмурившись, аккуратно уложил ее на кровать и даже кое-как укрыл одеялом. Ни нежности, ни сочувствия на его лице не наблюдалось, но и сердитым его назвать было нельзя. Это было лицо человека, выполняющего свою работу, не слишком приятную, но необходимую.

Имеющий уши да услышит… но не запомнит

23

По пути в редакцию «Новой Грузии» Бондарь выкурил целых две сигареты, хотя никотиновый вкус во рту был и без того достаточно мерзким. Под стать настроению. Его профессия подразумевала обязательное наличие не только физической силы и мужества, но и коварства, а Бондарь предпочитал действовать в открытую, не прибегая к различного рода уловкам. Правда, на невидимом фронте это было практически невозможно. Приходилось и кривить душой, и хитрить, и много чего еще приходилось делать такого, за что

бывало неловко впоследствии. Очередной обманутой жертвой Бондаря стала американка. Ее неплохо обучили рукопашному бою, однако все ее приемы оказались бесполезными в схватке с зеленым змием.

Само по себе вино было легким и содержало не более двенадцати процентов алкоголя, но в соединении с клофелином оно превратилось в совершенно убийственную смесь, способную свалить с ног любого здоровенного мужика.

Лекарство Бондарь приобрел в аптеке, запасшись на всякий случай двумя упаковками. Он знал, что растолченные в порошок таблетки плохо растворяются в спиртном, а потому затеял канитель с мытьем стаканов. На дне того, из которого пила Лиззи, осталось немного насыщенной клофелином воды, и этого оказалось достаточно, чтобы американка надолго выпала из реальности. Прикинув ее вес, Бондарь скрупулезно отмерил дозу, чтобы не дошло до летального исхода, вызванного острой сердечной недостаточностью. Американке хватило резкого снижения артериального давления. Теперь она находилась не то чтобы в коме, но разбудить ее не смог бы и пушечный залп.

Представив себе, как будет маяться бедняжка, когда очухается, Бондарь выругался. «А кто она такая, чтобы я ее жалел? – спросил он себя и тут же ответил: – Никто. Очередной враг, который не станет церемониться ни со мной, ни с миллионами моих соотечественников. Мы по разные стороны окопов. На войне как на войне».

Мысленно произнеся свою любимую присказку, Бондарь спустился по грязным ступенькам, ведущим в полуподвальное помещение, где обосновались создатели газеты «Новая Грузия». Антураж редакции плохо соответствовал громкому названию. Старым здесь было все, начиная от обшарпанного линолеума и заканчивая трубками мигающих светильников.

Предполагая, что газетчики работают допоздна, Бондарь не ошибся. За первой же дверью, в которую он заглянул, собрался целый коллектив, состоявший в основном из курящих мужчин. Все как один повернули головы к Бондарю.

– Мне нужна Тамара Галишвили, – вежливо сказал он.

– Закройте дверь, – велел толстый грузин с монашеским венчиком волос на голове. – Идет совещание.

Бондарь посмотрел на крашеную мымру в очках, пристроившуюся на подоконнике, и решил, что она не может быть Тамарой Галишвили, хотя никаких оснований для этого не было. Его взгляд притягивала другая женщина, прислонившаяся к стене с заложенными за спину руками. Черты ее лица были тонкими и заостренными, она была стройна и высока, но не казалась хрупкой. Бондарь отметил про себя, как дрогнули крылья ее носа, когда она смерила его взглядом. Женщине было тридцать или около того. Ее удлиненные глаза казались слегка влажными.

– Подождите в коридоре, – тихо сказала она. – Я скоро освобожусь.

В течение следующих пятнадцати минут Бондарь развлекался тем, что рассматривал реликты наглядной агитации, чудом сохранившиеся в коридоре. Здесь имелась и доска Почета с выцветшими фотографиями сотрудников редакции, и почетные грамоты в рамочках, и пыльные вымпелы победителей социалистического соревнования. В те давние времена, когда газета называлась иначе, тут и нравы царили совсем другие. Вряд ли такие уж простые и бесхитростные, как утверждают ностальгирующие свидетели эпохи. Но, несомненно, более честные и человечные, чем рыночные отношения, с их базарной этикой и торгашеской моралью.