Эссеистика

В третьем томе избранных сочинений Жана Кокто (хочется думать, что со временем будут опубликованы и многие другие его произведения самых различных жанров) собрана его эссеистика. Следует, впрочем, оговориться, что этот жанровый термин лишь весьма условно применим для «Трудности бытия», «Опиума» и «Дневника незнакомца». Лишь на первый невнимательный взгляд может показаться, что все три книги похожи одна на другую. Они были написаны в совершенно разных условиях с немалым временным промежутком. Объединяет их триединая цель:

— потребность публичной исповеди;

— невозможность держать в себе накопившийся груз мыслей, что остается за границами любого художественного произведения;

— попытка осознать себя и соотношение внутреннего и внешнего мира.

На протяжении многих веков творческий человек, ощущая свое опасное положение на грани посюстороннего и потустороннего миров, на узкой кромке между Добром и Злом, облегчал душу на бумаге, излагая то, чего нельзя высказать даже в исповедальне.

Черты каких литературных жанров присутствуют в трех частях данного тома?

Кокто создает странное и новое, но одновременно и вполне традиционное сочетание лирического повествования от первого лица и афористичных высказываний. Эссеистика Жана Кокто — совершенно особое переплетение философских размышлений, сентенций, реальных и фантастических историй, автопортретных зарисовок.

Считается, что автобиографическая французская проза начинается с Мишеля Монтеня, по сию пору остающегося одним из самых читаемых и цитируемых авторов. Филипп Соллерс, современный писатель и критик, в статье о Монтене начинает с того, что читает оглавление. Уже одно перечисление тем, заявленных автором, производит впечатление «механизма, приведенного в действие, точно часы, идущие вспять времени и его растворяющие. Мнения, позиции, системы, точки зрения, фамилии, философии, истории, стихотворения, предрассудки — все будет учтено и перемолото этим начавшимся закодированным движением» [1] .

Для Кокто Монтень — образец, которому надлежит следовать: «Очень важен четкий и простой стиль, не струящийся, а подогнанный. Он никогда не выйдет из моды. Единственная опасность — стать непонятным для рассеянных читателей, что и случилось со стилем Монтеня». Впрочем, если внимательно перечитать записи Кокто, выясняется, что автор всегда стремился к именно такому эффекту.

После Монтеня следующей вехой в разработке автобиографического жанра стала проза Жана-Жака Руссо. Ссылки на Руссо встречаются у Кокто не часто, но, тем не менее, их роднит общий посыл автобиографических эссе. В письме Руссо от 4 ноября 1764 года говорится: «На земле возможно быть счастливым, лишь когда удаляешься от вещей и приближаешься к себе». В своей последней книге «Прогулки одинокого мечтателя» Руссо утверждает, что следовал Монтеню, но если тот писал для других, то Руссо — для себя.

Кокто гораздо ближе Руссо, чем Шатобриану, поскольку последний полагал, что «нужно являть миру лишь то, что прекрасно». Кокто стремится понять себя, он задает себе множество вопросов по трем основным направлениям развития его личности:

— поэт и его критика и публика;

— человек и его окружение (друзья, коллеги и любимые);

— человек и его внутренняя жизнь.

Отношения Кокто с критиками никогда не отличались спокойствием и стабильностью. Обычно, всякий раз идущие против течения изыскания Кокто раздражали хроникеров крупных периодических изданий. Так, например, в «Газетт де Леттр» от 1 февраля 1947 года замечалось, что «Кокто — человек-змея от литературы. У него сплошные извивы». А журналист Робер Кемп в газете «Монд» от 4 января 1947 года высокомерно шутил: «Виртуозная ловкость акробата удержала Кокто на железной проволоке. В конце он роняет шест, которым балансирует».

Даже, казалось бы, такой тонкий и понимающий ценитель искусства, как Сартр, в статье о Кокто в «Ле Нувель Литтерер» от 29 января 1976 года, отдавая должное его таланту, говорит о нем снисходительно, следуя общему поветрию:

Уже будучи признанным мастером, Кокто по-прежнему остро переживал подобные уколы, хотя и старался их себе объяснить: «Мой удел — вызывать у всех подозрение. Мне так хотелось, чтобы мне поверили и доверились. Я наивно полагал, что своим трудом я в конце концов смогу победить предубеждение. Но оно непобедимо. Я сам его когда-то вооружил, и оно этим воспользовалось. Оно воспользуется им и после моей смерти. Его сила как сила рекламы. Не воспринимать меня всерьез. Им вбили это в голову».

В интервью журналисту Клоду Бендику в январе 1952 года Жан Кокто сказал «Франция — это семья, в семье вам вечно хамят. Я хотел бы выставляться, а не подставляться».

Кокто очень тяжело переживал потери не только физические — многие его друзья по разным причинам преждевременно ушли из жизни, — но и моральные. О некоторых предательствах, (как известно, предать может только тот, кто был тебе близок) речь идет во всех эссе. Разочарования, временные отдаления, пустые ссоры — их было немало. Андре Жид, Морис Сакс, Клод Мориак, Франсуа Мориак — вот неполный перечень тех, кто неправильно истолковал реплики писателя, либо поверил сплетням, либо не справился с собственной ревностью или завистью.