Есть ли будущее у капитализма?

Дерлугьян Георгий

Как насчет предполагаемых кондратьевских циклов, с их последовательными волнами подъемов и спадов почти фиксированной продолжительности? Кондратьев в свое время рассчитал, что продолжительность К-волн составляет пятьдесят четыре года. Если это так, то после того, как экономика опустилась на самое дно в 1933 году, она должна была расти в течение двадцати семи лет вплоть до 1960 года, а затем переживать спад до следующей нижней точки в 1987 году, после чего вновь начать быстрый рост, который должен достичь пика в 2014 году. Но то, что происходит сейчас, никак не похоже на подъем! Последователи Кондратьева датируют циклы двумя различными способами в зависимости от того, что они измеряют — колебания объемов производства или цен. Одни считают 1972–1973 годы началом подъема (так как цены выросли), другие — началом спада (реальные объемы производства не упали, а замедлили темпы роста, по крайней мере на Западе). Споры вызывают и обе мировые войны: закончился ли подъем в 1913 или 1929 году и начался ли следующий в 1938 или 1945 году? Согласия относительно этих циклов мало, что заставляет нас усомниться в их регулярности.

У

Валлерстайна собственная версия К-волн. Он считает, что последний подъем (в производстве) начался в 1945 году и достиг пика в 1967–1973 годах. Это представляется верным в отношении экономики западных стран, но это скорее было следствием окончания Второй мировой войны, послужившего внешним экономическим стимулом, нежели циклического развития, внутренне присущего капиталистической экономике. В результате соглашения, достигнутого сначала между Великобританией и Соединенными Штатами, а затем и со всеми американскими союзниками, был установлен глобальный регулируемый капитализм. Он быстро достиг процветания благодаря отложенному потребительскому спросу, вынужденно ограниченному во время войны, в сочетании с техническими новинками военного времени. Так начался беспрецедентный «золотой век» экономического роста, превосходящего все прежние достижения и охватившего практически весь мир. В следующем периоде, приблизительно с 1973 года, экономика Запада пребывала в относительном застое. Подъем должен был начаться в 2000 году, но он не начался и спустя десятилетие. Однако заметим, что для значительной части мира бум продолжался и после того, как Запад дал сбой. В некоторых странах подъем продолжается до сих пор. Сначала Япония, затем страны Восточной Азии, Китай, Индия, а следом и все прочие страны БРИК испытали периоды настоящего бума. К-волны вызывают споры и сомнения даже среди экономистов, изучающих Запад. В отношении же остального мира они просто лишены смысла.

Подъемы и спады неизбежны при капитализме. Вполне возможно, что после долгого подъема игроки становятся слишком самонадеянными, что приводит к более жесткому падению. Это и случилось с банкирами и покупателями жилой недвижимости в первом десятилетии XXI века. Но о сколь-нибудь четких и повторяющихся закономерностях говорить очень сложно, а действительно глобальные закономерности встречаются крайне редко. И все же возможно, что прошлые кризисы могут дать нам определенное представление о будущем кризисе капитализма. Будучи сторонником построения теории на тщательном эмпирическом исследовании, я обращаюсь к двум наиболее глубоким и хорошо документированным кризисам в истории капитализма — к Великой депрессии и нынешней Великой рецессии [6] .

6

Подробнее об этом см. в: Michael Mann, The Sources of Social Power, Volume 3: Global Empires and Revolution, i8go-ig45. Cambridge: Cambridge University Press, 2012, ch. 7; Michael Mann, The Sources of Social Power. Volume 4: Globalizations, ig/f.g-2011. Cambridge: Cambridge University Press, 2013, ch. 11).

Великая депрессия, год 1929-й

Оба кризиса имели множество причин. Вполне ожидаемо, в основном это были внутренние экономические причины, поскольку оба кризиса возникли из экономики, а капитализм все же обладает определенной долей «внутренней» логики. Но были также причины внеэкономического и порой довольно случайного характера. В обоих случаях кризис начался с какой-то серьезной проблемы, которая затем, шаг за шагом, превращалась в нечто большее, по мере того как «обнаруживала» и усиливала другие, прежде не замечавшиеся слабости, как экономические, так и внеэкономические. Так что все могло запросто обернуться иначе. По миру кризис ударил неравномерно. Экономики одних стран оказались практически не затронуты, другим удалось довольно быстро справиться с депрессией благодаря эффективной политике. Все это заставляет усомниться в существовании единой системной логики. К сожалению, это также снижает возможности предсказания экономических кризисов в будущем.

Великая депрессия началась с перепроизводства в сельском хозяйстве (отчасти из-за Первой мировой войны). Затем, как документально продемонстрировал Барри Эйхенгрин, депрессию необратимо усугубил подрыв международной валютной системы на основе золотого стандарта (преобладавшего в довоенный период), который теперь не могли поддерживать ни совместные усилия центральных банков великих держав, ни британская гегемония. По окончании войны отдельные страны предпринимали спорадические попытки возвращения к золотому стандарту, как правило нереально завышая курсы своих валют из соображений национальной гордости и в ущерб прагматике экономического анализа. Кризису также способствовали геополитические противоречия между Германией и Австрией с одной стороны и Францией, и Великобританией — с другой. Франция и Америка копили золото. Старые режимы сохраняли идеологическую приверженность laissez-faire; на фондовом рынке надувался пузырь; пока что не завершился переход от старых форм промышленного производства к новым. Все это в сумме снижало потенциал занятости в экономике. Вдобавок в Америке, где оказался эпицентр бури, Конгресс и Федеральная резервная система (ФРС) допустили серьезные политические просчеты под воздействием рыночного фундаментализма той эпохи, достигшего своего чудовищного апогея в так называемом ликвидационизме — принятии жестких мер экономии с целью ликвидации неэффективных фирм и целых отраслей промышленности, инвесторов и рабочих мест. Без любых двух-трех из перечисленных выше причин, нагромождавшихся друг на друга, происходившее можно было

бы назвать «циклическим спадом». Но считать этот каскад неизбежным ни в коем случае нельзя.

Депрессию часто считают мировой, но она ударила по миру крайне неравномерно. Были тяжело поражены Западная Европа и англоязычные страны, хотя даже здесь падение доходов на душу населения было разным: в Соединенных Штатах, Канаде и Германии, например, оно было в 6 раз больше, чем в Великобритании, и в 3 раза больше, чем во Франции. Первая волна Великой депрессии почти не коснулась большей части мира. Китай был затронут лишь по касательной. На протяжении всей Великой депрессии продолжали расти Советский Союз, а также Япония с ее колониями Кореей и Тайванем и страны Восточной Европы. Как видим, Депрессия вовсе не была глобальной. Возможно, ее следовало бы назвать «Великой депрессией белого человека», поскольку именно белая раса пострадала сильнее всех. Наконец, одни страны вышли из Депрессии быстрее других, отбросив золотой стандарт и накачав свои экономики дешевыми деньгами. Соединенные Штаты в конечном итоге поступили так же, но преждевременная уверенность правительства Рузвельта в том, что восстановление уже идет полным ходом, привела к дефляции 1937 года и тем самым вызвала «вторую волну». Лишь рост промышленного спроса во время Второй мировой войны позволил Соединенным Штатам полностью оправиться от спада.

Из всего этого ясно, насколько были важны внеэкономические причины. В качестве примера я выберу роль военной геополитики в этом кризисе. Существенное влияние на Депрессию оказала Первая мировая война, во время которой многие более бедные страны сумели значительно увеличить свой сельскохозяйственный экспорт. Послевоенное восстановление сельского хозяйства воевавших стран привело к перепроизводству и вызвало серьезное падение цен. Но война также разрушила общепринятый золотой стандарт, а провал мирных договоров, призванных разрешить геополитическое соперничество, подорвал также международное сотрудничество в сфере экономической политики. Кризис не был обязательным результатом многополярной геополитики, поскольку до войны именно такая конфигурация вела к экономической стабильности; кризис был результатом геополитического разлада и по-настоящему чудовищной войны.

С доводами сторонников системного подхода можно было бы согласиться, если бы война была обусловлена капитализмом или ослаблением британской гегемонии, но это не соответствует действительности. Европа на протяжении многих столетий до наступления эпохи капитализма была исключительно воинственным континентом. Война все еще оставалась продолжением дипломатии. Первая мировая, как и множество более ранних войн в континентальной Европе, началась с того, что основные державы встали на защиту своих малых клиентов (в данном случае Сербии и Бельгии). Милитаризм был давней европейской традицией. В ходе Великой депрессии разнообразные причинные цепочки соединялись подобно притокам, впадающим в большую реку. Малые кризисы следовали один за другим и перерастали в один большой кризис по мере того, как обнаруживались все новые точки слабины; при этом никто не смог предвидеть все новых и новых потрясений.

Великая рецессия, год 2008-й

Главный вопрос наших дней: как долго продлится нынешняя рецессия и может ли она усугубляться вплоть до краха капитализма? Для начала кратко проанализируем причины кризиса. Здесь мы также обнаруживаем эффект каскада. Рецессия начиналась как в основном американский кризис после слияния нескольких причинных цепочек. Во-первых, американская гегемония и вытекающие из нее глобальные дисбалансы позволили правительству США и обычным американцам заимствовать непропорционально огромные суммы денег из-за границы под ничтожный процент, наращивая долги, которые в конечном счете оказалось невозможно обслуживать. Во-вторых, последовавшее за этим увеличение процентных ставок взорвало ипотечный пузырь, что и вызвало первый настоящий шок. Однако эта причинная последовательность едва ли бы возникла без идеологического проекта политиков построить «демократию собственников», создав нацию домовладельцев. Третья важная причина состояла в том, что кризис произошел после разрушения институтов финансового регулирования. Наконец, четвертой причиной стал бесстыдный рост неравенства в Соединенных Штатах. И развал финансового регулирования, и рост неравенства подстегивался сочетанием неолиберальной идеологии и власти банкиров и топ-менеджеров в американской политической системе. Отчасти это может быть связано с переходом Америки от сферы производства к финансовым услугам, который способствовал тому, что главной целью компаний стала краткосрочная «акционерная стоимость». Схожие причины действовали и в Соединенном Королевстве, поскольку в обеих странах доминировали финансовый капитал и неолиберализм. В большинстве других стран эти причины были не столь явными. Впрочем, немецкая инфляционная фобия (вызванная историческим мифом, будто гиперинфляция привела Гитлера к власти) вполне согласовывалась с политикой, к которой призывали неолибералы, а немецкое экономическое могущество в Европе способствовало распространению этого финансового консерватизма по всему континенту. Военная мощь не играла особой роли в Великой рецессии, зато ее сыграла идеологическая вера в виде англо-американского неолиберализма и германского страха перед инфляцией.

В придачу ко всему этому «обнаружились» вундеркинды из сектора финансовых услуг, чьи математические уравнения привели к необоснованной уверенности в заумных финансовых инструментах, все меньше и меньше связанных с реальной экономикой. Эти экономисты переводили идеологию неоклассической экономики в математические модели риска, ошибочно полагая, что экономика — это рыночная система в чистом виде, основные параметры которой можно точно вычислить и предсказать. Практически никто не предвидел, что различные факторы риска смогут каскадом усиливаться один за другим.