Эстетика однополой любви в древней Греции
Шрифт:
(36) …
(37) Однако ты вовсе не кажешься мне новичком в делах любви, - заметил Менелай, - тебе, оказывается, доподлинно известны все женские ухищрения. Что же, теперь пришла твоя очередь послушать о мальчиках.
Всё у женщин поддельно, и речи их, и красота. …
Красота мальчика не нуждается в помощи благовонной мирры и прочих чужих ароматов, - приятнее всех женских притираний запах пота отроческого тела. Еще до того, как заключить мальчика в любовные объятия, можно бороться с ним на палестре, когда тела сплетаются открыто, и нет в этом переплетении ничего постыдного. В объятиях тело мальчика не расслабляется из-за рыхлости его плоти, крепкие тела борются друг с другом за наслаждение. Поцелуи отрока, в отличие от женщины, бесхитростны, не сыщешь в его губах тех праздных обманчивых ухищрений, которым научены женщины, нет ничего искусственного в поцелуях мальчика, - он целует как дитя. Если бы сгустился нектар, то ты пил бы его с уст возлюбленного. И такие поцелуи не насыщали бы тебя, но вызывали еще большую жажду, и, наконец, ты бы оторвался от источника наслаждения, чтобы не ощутить избыток его» (Ахилл Татий. Левкиппа и Клитофонт II 33-37, пер. В.Чемберджи [Античный роман 2001, с.46-50])
Менелай участвует в развитии сюжета вплоть до V 8.
Лонг
«Дафнис и Хлоя»
(№ 1597). «(IV 10) Астил прибыл верхом, и с ним парасит его, тоже верхом. У Астила был подбородок чуть опушен, а Гнатон – так звали другого – давно уж бороду брил. …
(11) … Гнатон же, умевший только есть и пить до беспамятства и, напившись, похабничать, у которого только и было всего что широкая глотка, да брюхо, да то, что под брюхом, Дафниса тотчас приметил, когда тот дары подносил. По природе своей был он любителем мальчиков и, найдя красоту, какой и в городе не сыскать, решил тотчас за Дафниса приняться и надеялся легко сладиться с этим простым пастухом. Приняв такое решение, он не отправился вместе с Астилом охотиться, а пошел туда, где пас Дафнис, под предлогом, что хочет коз посмотреть, на самом же деле – на Дафниса полюбоваться. Заискивая перед ним, он хвалил его коз, просил сыграть на свирели песню пастушью и сказал, что быстро добьется для Дафниса воли – ведь он всё может сделать, чего ни захочет.
(12) Считая, что он уже приручил к себе Дафниса, под вечер дождался Гнатон, пока Дафнис погонит с пастбища коз. И, подбежав, сначала стал его целовать, а потом и просить, чтобы тот стал к нему задом, так, как козы к своим козлам. Когда же Дафнис, не очень сметливый, стал говорить, что знает он хорошо, как козлы скачут на коз, но никогда не видал, чтоб козел лез на козла, или баран вместо овцы лез на барана, или петух вместо курицы петуха под себя подбирал, то Гнатон был готов, пустивши в ход руки, насилье применить. Но Гнатон был пьян и едва стоял на ногах, и Дафнис его толкнул, на землю повалил и прочь убежал, как щенок молодой, оставив его там, где он упал; и уж не мальчик, а только здоровый мужчина смог бы Гнатона, под руки взявши, домой дотащить. А Дафнис к нему никогда уже близко не подходил и пас своих коз нынче тут, а назавтра там, его избегая, а Хлою свою охраняя. Да и Гнатон больше к нему уже не лез, увидавши, что он не только красив, но и силен. Он выжидал подходящего случая поговорить с Астилом о нем и надеялся, что он юноши получит он Дафниса в подарок, - Астил его одаривал часто и щедро» (Лонг. Дафнис и Хлоя IV 10-12, пер. С.П.Кондратьева [Античный роман 2001, с.221-222])
(№ 1598). «(16) Гнатон, еще больше распалившись похотью после того, что он видел у козьего стада, и считая, что ему жизнь не в жизнь, если Дафниса он не получит, подстерег Астила, когда тот в саду гулял, и, его заведя в храм Диониса, стал целовать ему руки и ноги. Когда же Астил стал допытываться, чего ради он делает это, велел ему все рассказать и поклялся, что все сделает для него, тогда Гнатон ему говорит:
«Гибнет твой Гнатон, господин! Я, который до сих пор любил только твой стол; я, кто не раз клялся, что нет ничего прельстительнее старых вин; я, кто твоих поваров ценил выше всех митиленских отроков, - я теперь одного только Дафниса считаю прекрасным. К самой изысканной пище я даже не прикасаюсь, сколько бы каждый день ни готовили мяса ли, рыб иль медовых печений; с восторгом я, ставши козою, щипал бы траву и листья, свирель Дафниса слушая, под его надзором пасясь. Своего Гнатона спаси, любовь мою непобедимую победи, а не то, клянусь тобой, богом моим, что, взявши нож и хорошенько наевшись, убью себя перед дверью Дафниса. И уж больше не звать тебя меня Гнатончиком, как привык ты меня шутя называть».
(17) Когда он заплакал и опять стал Астилу ноги целовать, юноша не устоял: от природы был он щедрым, да и с любовными муками сам был знаком; он обещал, что выпросит Дафниса у отца и возьмет его в город с собой, себе – рабом, а Гнатону – любовником. Желая, с своей стороны, его привести в настроение духа веселое, улыбаясь, стал его расспрашивать, не стыдно ль ему, что влюбился он в сына раба Ламона, что так не терпится ему возлечь с мальчиком, коз пасущим, и делал вид, что чувствует отвращение к вони козлиной. Гнатон же – ведь за попойками развратников он научился всякой любовной болтовне – не без ловкости вот что сказал о себе и о Дафнисе:
«Ни одному влюбленному, господин, до этого дела нет: в каком бы виде он ни нашел красоту, он попадает к ней в плен; потому-то и влюбляются в дерево, в реку и в дикого зверя. Впрочем, кто не пожалеет влюбленного, которому надо бояться любимого? Вот и я люблю тело раба, но красоту – свободного. Разве не видишь, что кудри его как гиацинт, из-под бровей глаза его блещут, как в оправе из золота драгоценные камни? Все лицо его румянец заливает, а рот полон зубов, белых, как слоновая кость. И какой влюбленный не мечтал бы получить с таких уст белоснежный поцелуй любви? А если влюбился я в того, кто стадо пасет, то в этом я богам подражаю: пастухом был Анхиз, а им Афродита овладела; пас коз Бранх, а его полюбил Аполлон; был пастушком Ганимед, а его владыка всех богов похитил. Не будем же и мы презирать мальчика, которому даже козы, как видели мы, повинуются, будто влюбленные. Воздадим благодарность орлам Зевса за то, что они такому красавцу еще жить на земле дозволяют».
(18) Весело рассмеялся Астил, особенно над заключением этой речи, и, сказав, что Эрот хоть кого сделает великим софистом, стал выжидать удобного случая, когда бы он смог с отцом поговорить о Дафнисе. Но тайно услышал Эвдром все, что было говорено, и, любя Дафниса, которого славным юношей считал, и негодуя на то, что красота его поругана будет Гнатоном, все это тотчас передал он Дафнису и Ламону» (Лонг. Дафнис и Хлоя IV 16-18, пер. С.П.Кондратьева [Античный роман 2001, с.223-225])
Антиной
(№ 1599). «[ 130 г.] Умирает в Египте Антиной, прелестный мальчик необычайной красоты; Адриан, пышно похоронивши его (потому что имел его в числе любимцев), вносит его в число богов, и его именем был назван город». (Иероним. Изложение Хроники Евсевия Памфила. Под 131 г. от Р.Х. [Иероним 1910, с.340])
(№ 1600). «(14, 5) Когда он плыл по Нилу, он потерял своего Антиноя, которого оплакал как женщина. (6) Об Антиное идёт разная молва: одни утверждают, что он обрёк себя ради Адриана, другие выдвигают в качестве объяснения то, о чем говорит его красота и чрезмерная страсть Адриана. (7) Греки, по воле Адриана, обожествили Антиноя и утверждали, что через него даются предсказания, - Адриан хвалится, что сам сочинял их.
(8) Адриан чрезвычайно усердно занимался поэзией и литературой, был очень сведущ в арифметике и геометрии, прекрасно рисовал. (9) Он гордился своим умением играть на цитре и петь. В наслаждениях он был неумеренным. Он сочинил много стихов о предметах своей страсти» (Элий Спартиан (?). Адриан 14, 5-9 [Властелины Рима 1992, с.13-14])
(№ 1601). «(6) Отсюда пошли дурные слухи, что он развращает юношей и воспылал бесславной страстью к Антиною и в связи с этим назвал его именем город и ставил юноше статуи. (7) Другие, наоборот, считают это выражением благочестия и религиозности, говорят, что когда Адриан хотел добиться продления своей жизни, а маги потребовали, чтобы кто-либо добровольно за него принес себя в жертву, то все отказались, Антиной же предложил себя, отсюда и все описанное выше почитание. (8) Мы оставим этот вопрос открытым, хотя у праздного ума можно предположить склонность к представителю совсем другого возраста» (Аврелий Виктор. О цезарях XIV. Адриан 6-8 [Римские историки 1997, с.91])
(№ 1602). «[ Аркадия] У них считается богом и Антиной; из всех храмов в Мантинее самым новым является храм Антиноя. Его очень любил император Адриан. Я лично не видал его при жизни, но видел в статуях и на картинах. Почести воздаются ему и в других местах; между прочим, на реке Ниле есть у египтян город, названный по его имени Антиноя. Почитание же в Мантинее он заслужил вот почему. Антиной был родом из [города] Вифиния, на север от реки Сангария; а вифинцы издревле ведут свое происхождение от аркадян и в частности от мантинейцев. Вследствие этого император и установил поклонение ему также и в Мантинее; ежегодно в его память совершается религиозный праздник, а каждый пятый год устраиваются игры. В гимнасии у мантинейцев есть здание со статуями Антиноя; кроме всего прочего, оно заслуживает обозрения вследствие тех мраморных плит, которыми оно украшено, и интересно для любителя живописи: большинство картин, украшающих его, относится к Антиною и изображает его главным образом в виде Диониса» (Павсаний VIII 9, 7-8 [Павсаний 2002, т.2, с.88])