Эта ласковая земля
Шрифт:
Я потерял мать и отца. Меня били, унижали, сажали в карцер, но до этого момента я никогда не терял надежды на то, что когда-нибудь будет лучше.
И тут Моз подал знак: «Ты слышишь?»
Я прислушался и тоже услышал.
Моз начал поднимать доски и сломанные балки. Остальные принялись помогать. Мы лихорадочно работали, расчищая обломки, из-под которых доносились тихие крики, и наконец добрались до внешнего входа в погреб. Его дверь заблокировали два тяжелых обломка стропил. Мы убрали их, и Моз распахнул дверь. Из темноты на нас смотрела маленькая Эмми Фрост, ее личико и одежда были
– Я не знаю. – Эмми рыдала в истерике. Она отчаянно замотала головой и повторила: – Я не знаю.
– Она была с тобой внизу? – спросил Вольц.
Эмми снова замотала головой, и вокруг нее поднялось облачко пыли.
– Она посадила меня туда и оставила одну.
– Эмми, куда она пошла? – спросил Альберт.
– К Большому Джорджу, – сказала она. – Она собиралась выпустить его из сарая.
После смерти мужа Кора Фрост решила оставить тяжеловоза, хотя кормить такую огромную скотину было затратно. Вольц и Альберт уже осмотрели развалины сарая, но побежали обратно и начали снова разбирать обломки.
– Где мама? – плакала Эмми. – Мама?
– Тихо, девочка, – сказал Брикман. – Слезами делу не поможешь.
Она пропустила его слова мимо ушей.
– Мама!
Моз сел на развалины дома, поднял Эмми на руки и прижал к груди, а она все плакала и плакала. Через некоторое время вернулись Альберт с Вольцем и только покачали головами.
– Я отвезу ее в школу, – предложил Вольц.
– Я поеду с вами, – сказал Брикман.
Я скрестил руки на груди и расправил плечи.
– Я не уеду, пока мы не найдем миссис Фрост.
Вольц не стал спорить.
– Хорошо, Оди. Альберт, Моз, вы тоже остаетесь?
Оба кивнули.
– Я пришлю кого-нибудь за вами. Клайд, давайте увезем девочку отсюда.
Они попытались забрать Эмми у Моза, но она отчаянно цеплялась за него, и наконец Вольц сказал:
– Моз, ты тоже едешь.
Они ушли, Моз нес малышку Эмми, а Брикман на мгновение задержался, обводя взглядом разрушения.
– Господи Боже, – пробормотал он себе под нос.
– Вы ошибались, – сказал я ему.
Он посмотрел на меня, прищурившись:
– В чем же?
– Вы говорили, что Бог наш пастырь и что он позаботится о нас. Бог не пастырь.
Он не ответил.
– Знаете, кто Бог, мистер Брикман? Чертов торнадо, вот кто.
Брикман просто развернулся и ушел.
После их отъезда мы с Альбертом остались одни. Небо над головой было ясным и голубым, как будто ада последних двух часов и не было. Я услышал песнь жаворонка.
– Все должно было стать прекрасно, – сказал я. – Все наконец-то должно было стать прекрасно.
Альберт повернулся кругом, охватывая взглядом разгром. И произнес жестче, чем я когда-либо слышал:
– Одного за другим, Оди. Одного за другим.
Глава восьмая
Тело Коры Фрост нашли позже в тот же день, за милю от дома, в ветвях вяза на скотном дворе, который торнадо не повредил, но, потеряв силу, оставил множество обломков. Большого Джорджа нашли невредимым недалеко
Узнав о том, что случилось, миссис Брикман сразу же вернулась из Сент-Пола. Она великодушно объявила, что Эмми Фрост недолго оставаться без матери. Она собиралась удочерить малышку как можно скорее.
Услышав это, Моз показал: «Черная ведьма ее новая мама?» А потом показал такое, чего миссис Фрост, будь она жива, никогда не одобрила бы.
– Черная ведьма всегда получает то, что хочет, – тихо сказал Альберт, смирившись.
Мне это казалось еще одной несправедливостью в длинном ряду ужасных несправедливостей. Я мог бы жить со всеми бедами и несчастьями, которые насылал на меня бессердечный Бог. Может быть, я их даже заслуживал. Но Эмми Фрост? Все, что она делала за свою короткую жизнь, это дарила счастье нам всем. А миссис Фрост? Если на этой земле и были ангелы, то это она.
Похоронная служба проходила в четверг в спортивном зале. Присутствовали все ученики, кроме Билли Красного Рукава, которого еще не поймали власти. Мы были одеты по-воскресному. В спортзале стояла кафедра, с которой всегда проповедовал мистер Брикман, и позади нее стулья для него и миссис Брикман, и один для Эмми, которая сидела, ссутулившись, как безжизненная кукла. Мы не видели ее с того ужасного дня. На ней было новое платье и новые блестящие кожаные туфельки. Песок, пыль и штукатурка так въелись в ее волосы, что их не смогли отмыть и просто обрезали все кудряшки. Без платья она сошла бы за мальчика.
Мисс Стрэттон сидела за фисгармонией. Она играла гимн «Твердыня наша», а мы бубнили в унисон. Мистер Брикман произнес поминальную речь. Впервые на моей памяти он говорил с нами уважительно, без всякой напыщенности. Я никогда его не любил, но был благодарен за добрые – и правдивые – слова о Коре Фрост.
А потом Брикманов ждал сюрприз.
Мисс Стрэттон объявила:
– Мы с Оди О’Бэньоном хотели бы исполнить кое-что в память о Коре.
Она кивнула мне, и я встал.
– Что ты делаешь? – прошептал Альберт. Он смотрел на Брикманов, на лицах которых застыли выражения далекие от христианских.
– Просто слушай, – сказал я.
Моз показал: «Играй хорошо, Оди».
Я встал рядом с фисгармонией и достал из кармана свою губную гармонику, и мы с мисс Стрэттон заиграли песню, которую репетировали тайком.
Я обещал себе, что не стану плакать. Я хотел преподнести единственный дар, который у меня был, памяти Коры Фрост. Но как только я заиграл первые ноты «Шенандоа», слезы полились из глаз. Я все равно продолжал играть, и мисс Стрэттон аккомпанировала мне, и казалось, будто сама музыка оплакивает не только то, что мы потеряли на той неделе. Она оплакивала семьи, детство и мечты, которых навсегда лишились даже самые юные из нас. Я играл и все дальше устремлялся туда, куда меня могла унести только музыка. И хотя Кора Фрост была мертва и почти похоронена вместе с моими недолгими надеждами на лучшую жизнь, я представлял, что она слышит меня где-то, а рядом с ней муж, и они оба улыбаются мне и Эмми, и Альберту, и Мозу, и другим, чьи жизни, хоть ненадолго, стали светлее благодаря им. И в конце я плакал уже от этого.