Эта страшная и смешная игра Red Spetznaz
Шрифт:
– Говорил… Ты прав, он всегда так говорил. И мне тоже.
Да, небольшая усталость чувствовалась, кровь в голове стучала ещё нервно, но капитан Глеб Никитин уже улыбался.
В своей жизни ему иногда приходилось видеть, как моментально замолкали самые тёмные и бесцеремонные люди, почувствовав рядом с собой что-то необъяснимо прекрасное, как далеко прятали свою грубость отъявленные хамы, едва увидав в рассветной дымке волшебные силуэты Айя-Софии; как тихо блестел глазами пьянчуга-повар, поглаживая крохотную птицу, без сил
Точно так же одинаково притихли и эти шестнадцать иностранных граждан, завороженные картиной близких морских волн за бортом и дальним горизонтом.
Турбины ракетного катера гудели с ровным журчанием.
Берег, который они покинули полчаса назад, отмечался за кормой только ровной тёмной полоской и незначительной палочкой далёкого маяка.
Со спины многих было не узнать и не различить.
Форменная одежда для этого и придумана, для одинаковости. Вперемешку на солнечной палубе сидели и немцы, и матросы-срочники бурятского происхождения; говорили о чём-то у основания орудийной башни Хулио и российский лейтенант в пилотке.
Большой бледный Николас не садился на вибрирующую палубу, старался быть ближе к борту, поэтому и горбился около лееров. Около него, получив приказ командира катера, вот уже которую минуту бдительно торчал в личной охране пухлый краснолицый мичман.
Всех присутствующих на палубном воздухе упаковали в индивидуальные спасательные жилеты ещё на причале. На членах экипажа оранжевые средства были похуже, потрёпанней, на туристах – роскошные и яркие, с номерами и буквами.
Перекрикивая свист корабельной турбины, Стивен прокричал Глебу.
– Я буду ходить в нём и по городу, как те, с флажками!
Маленький ирландец уже шутил, смешно высовывая нос и очки из большого спасательного воротника, словно позабыв, как всего полтора часа назад был в пятнадцати сантиметрах от простой и не совсем почётной смерти.
…Утром на полигоне их уже ждали.
Матрос поднял вверх полосато выкрашенную трубу шлагбаума, и автобус вполз на площадку перед навесами.
– Придержи немного коллектив.
Хлопнув Бориску по плечу, капитан Глеб Никитин первым спрыгнул на землю. Здороваться, по всей видимости, начинать нужно было с крепкого седоватого человека. Все трое под ближним навесом были в камуфляже, но без погон.
Седой с первого взгляда приглянулся Глебу больше всех и, как потом оказалось, классовое чутьё его не подвело.
– Так, приятель, действовать мы будем строго по плану…
Офицер толково, правильными словами объяснил Глебу, что и как им предстоит увидеть и попробовать.
– Из автоматов стрелять будете здесь, площадка для пистолетов – правее. Потом группой перейдём к дальнему откосу, там сделаем десять выстрелов из гранатомёта.
– Э, коллега, их же здесь шестнадцать персон! Каждый платил за своё удовольствие приличные деньги!
– Извини, с этим небольшая промашка вышла, фактически. Компенсирую «Стечкиным». Кто захочет – постреляет дополнительно потом, вместе с нами.
Пока незнакомый офицер
«Где и когда…?».
– Предупреди своих обормотов, чтобы без команды никуда по сторонам не рыпались, не отходили от огневых позиций, не шалили с оружием. Кто будет им переводить приказы?
– Я.
– Пьяных в этот раз не привезли?
– Нет. Только присутствуют небольшие остаточные явления со вчерашнего вечера.
– Ладно, приступаем.
– Минуту, командир…
Стараясь говорить так же коротко, как и седой офицер, Глеб объяснил тому деление их общей группы на команды и попросил о возможности фиксировать соревновательные показатели.
– Затейники…
Седой хорошо улыбнулся.
«Точно, это Евдокимов! Дальняя просека. Десять? Нет, пожалуй, двенадцать лет прошло…».
…Дисциплину члены всех команд соблюдали, но при этом так восторженно орали при каждой автоматной очереди и прицельном пистолетном выстреле, что один из военных даже покрутил пальцем у виска.
Сначала с трёх боевых мест все отстрелялись по мишеням из автоматов. Военные вместе с офицером Евдокимовым заботливо наклонялись к лежащим, поправляли иностранцам руки, упор локтей, приклады.
После того, как каждый из троицы выпускал короткими очередями по целому рожку, Евдокимов сам шёл к мишеням, менял их, а отстрелянные и подписанные листочки передавал для отчётности Бориске.
В самом начале развеселил всех Хиггинс.
Офицеры не могли понять, что этот забавный парень от них так настойчиво требует, но после перевода Глеба дружно расхохотались, потом заодно с ними, расслышав необычную просьбу, начали улыбаться и матросы, сидевшие на ящиках под навесом.
– Зачем тебе наушники?! Ты же не в тире!
Хиггинс в притворном ужасе затыкал себе пальцами уши.
– Хорошо!
Евдокимов махнул одному из своих людей. Тот привстал с зелёного ящика, вытащил из-под себя замусоленную зимнюю шапку, отряхнул её немного рукой. Седой развязал тесёмки ушанки и кинул форменный головной убор, на котором только что мягко сидел один из матросов, Глебу.
На толстой роже Хиггинса мятая шапка с опушенными ушами выглядела замечательно.
– Завяжись и не будет тебе так громко! Сбережёшь перепонки!
Не доверяя официальным протоколам, оба Крейцера записывали стрелковые показатели всех команд ещё и в свои маленькие приватные блокнотики.
Отстрелявшиеся легионеры блестели глазами в стороне, гордясь некоторыми отдельными успехами.
«Пацаны! Немного пузатые, но всё равно мальчишки…!».
Капитан Глеб слегка отвлёкся и поэтому вздрогнул, услышав за спиной непривычно длинную, злую очередь. Показывая ему знаками, что всё в норме, Евдокимов ещё раз разрешительно махнул рукой. На огневом рубеже стоял итальянец.